Киссинджер новый мировой порядок. Киссинджер и мировой порядок XXI века

Во времена «холодной войны» уникальный, присущий одной лишь Америке подход к вопросам внешней политики был в высшей степени адекватен вызову. В условиях глубокого идеологического конфликта лишь одна страна - Соединенные Штаты - обладала всей совокупностью средств - политических, экономических и военных - для организации обороны некоммунистического мира. Нация, находящаяся в подобном положении, з состоянии настаивать на собственной точке зрения и часто способна уйти от проблем, стоящих перед государственными деятелями обществ, находящихся в менее благоприятном положении: ведь средства, имеющиеся в распоряжении последних, обязывают их добиваться целей менее значительных, чем их чаяния, причем ситуация потребовала бы даже этих целей добиваться поэтапно.

В мире времен «холодной войны» традиционные концепции силы были существенным образом подорваны. В большинстве исторических ситуаций имел место синтез военного, политического и экономического могущества, причем в целом налицо оказывалась определенная симметрия. В период «холодной войны» различные элементы могущества стали четко отделяться друг от друга. Бывший Советский Союз являлся в военном отношении сверхдержавой, а в экономическом смысле - карликом. Другая страна вполне могла быть экономическим гигантом, а в военном отношении - ничтожно малой величиной, как в случае с Японией.

После окончания «холодной войны» различные элементы могущества обретут, вероятно, большую гармонию и симметрию. Относительная военная мощь Соединенных Штатов будет постепенно уменьшаться. Отсутствие четко обозначенного противника породит давление изнутри, дабы переключить ресурсы на выполнение других первоочередных задач, не связанных с обо- ронной сферой, причем этот процесс уже начался. Когда угроза более не носит универсального характера и каждая страна оценивает с точки зрения собственных национальных интересов угрожающие конкретно ей опасности, те общества, которые благополучно пребывали под защитой Америки, будут вынуждены принять на себя более значительную долю ответственности за свою безопасность. Таким образом, функционирование новой международной системы приведет к равновесию даже в военной области, хотя для достижения подобного положения могут потребоваться десятилетия. Еще четче эти тенденции проявятся в экономической сфере, где американское преобладание уже уходит в прошлое, - бросать вызов Соединенным Штатам стало более безопасно.

Международная система XXI века будет характеризоваться кажущимся противоречием: фрагментацией, с одной стороны, и растущей глобализацией, с другой. На уровне отношений между государствами новый порядок, пришедший на смену «холодной войне», будет напоминать европейскую систему государств XVIII - XIX веков. Его составной частью станут, по меньшей мере, Соединенные Штаты, Европа, Китай, Япония, Россия и, возможно, Индия, а также великое множество средних и малых стран. В то же время международные отношения впервые обретут истинно глобальный характер. Передача информации происходит мгновенно; мировая экономика функционирует на всех континентах синхронно. На поверхность всплывет целый ряд проблем, таких, как вопрос распространения ядерных технологий, проблемы окружающей среды, демографического взрыва и экономической взаимозависимости, решением которых можно будет заниматься только в мировом масштабе.

Согласование различных ценностей и самого разнообразного исторического опыта у сопоставимых с Америкой по значимости стран будет для нее новым явлением, крупномасштабным отходом как от изоляционизма предшествующего столетия, так и от гегемонии де-факто времен «холодной войны», причем каким образом это осуществится, постарается прояснить настоящая книга...

Европа, единственная часть современного мира, где функционировала система одновременного существования множества государств, является родиной концепций государства-нации, суверенитета и равновесия сил. Эти идеи господствовали в международных делах на протяжении почти трех столетий подряд. Но никто из прежних приверженцев на практике принципа rasion d"etat не силен до такой степени, чтобы стать во главе нарождающегося международного порядка. Отсюда попытки компенсировать свою относительную слабость созданием объединенной Европы, причем усилия в этом направлении поглощают значительную часть энергии участников этого процесса. Но если бы даже они преуспели, под рукой у них не оказалось бы никаких апробированных моделей поведения объединенной Европы на мировой арене, ибо такого рода политического организма еще никогда не существовало.

На протяжении всей своей истории Россия всегда стояла особняком. Она поздно вышла на сцену европейской политики - к тому времени Франция и Великобритания давно прошли этап консолидации, - и к этой стране, по-видимому, неприменим ни один из традиционных принципов европейской дипломатии. Находясь на стыке трех различных культурных сфер - европейской, азиатской и мусульманской, - Россия вбирала в себя население, принадлежавшее к каждой из этих сфер, и поэтому никогда не являлась национальным государством в европейском смысле. Постоянно меняя очертания по мере присоединения ее правителями сопредельных территорий, Россия была империей, несравнимой по масштабам ни с одной из европейских стран. Более того, после каждого очередного завоевания менялся характер государства, ибо оно вбирало в себя совершенно новую, беспокойную нерусскую этническую группу. Это было одной из причин, почему Россия ощущала себя обязанной содержать огромные вооруженные силы, размер которых не шел ни в какое сравнение со сколь-нибудъ правдоподобной угрозой ее безопасности извне.

Разрываясь между навязчивой идеей незащищенности и миссионерским рвением, между требованиями Европы и искушениями Азии, Российская империя всегда играла определенную роль в европейском равновесии, но в духовном плане никогда не была его частью. В умах российских лидеров слива-" лись воедино потребности в завоеваниях и требования безопасности. Со времен Венского конгресса Российская империя вводила свои войска на иностранную территорию гораздо чаще, чем любая из крупных держав. Аналитики часто объясняют русский экспансионизм как производное от ощущения отсутствия безопасности. Однако русские писатели гораздо чаще оправдывали стремление России расширить свои пределы ее мессианским призванием. Двигаясь вперед, Россия редко проявляла чувство меры; наталкиваясь на противодействие, она обычно погружалась в состояние мрачного негодования. На протяжении значительной части своей истории Россия была вещью в себе в поисках самореализации.

Посткоммунистическая Россия оказалась в границах, не имеющих исторического прецедента. Как и Европа, она вынуждена будет посвятить значительную часть своей энергии переосмыслению собственной сущности. Будет ли она стремиться к восстановлению своего исторического ритма и к воссозданию утраченной империи? Переместит ли она центр тяжести на восток и станет принимать более активное участие в азиатской дипломатии? Исходя из каких принципов и какими методами будет она реагировать на смуты у своих границ, особенно на переменчиво-неспокойном Среднем Востоке? Россия всегда будет неотъемлемой составной частью мирового порядка и в то же" время в связи с неизбежными потрясениями, являющимися следствием ответов на поставленные вопросы, потенциально таит для него угрозу.

Новый мировой порядок. Роль России в нем. Сможет ли Москва вернуть себе место под солнцем? Вы о чем уважаемый читатель? В том новом глобальном мире, который прямо сейчас пытаются выстроить американцы, России места нет. В идеале вообще нет такого государства.

В 2014 году увидела свет последняя книга бывшего госсекретаря США Генри Киссинджера «Мировой порядок». Эта книга уникальна.

Она написана в период, когда мир подошел к очередному излому, а написал ее человек, который во многом предопределил в пользу США исход «холодной войны» и способствовал уничтожению СССР. Какое же место отвел этот человек постсоветской России в новом мире?

США — основа мирового порядка

Главный лейтмотив книги: «США, основа мирового порядка». Их присутствие в каждом из регионов мира придает системе устойчивость и стабильность. Именно о стабильности выстроенного США за последние десятилетия порядка больше всего переживает автор. Он видит, что последние события изрядно расшатали однополярный мир под названием Pax Americana. Для того, чтобы удержать мировое господство у США нет ни ресурсов, ни достаточного перевеса над резко набравшими вес противниками. И чтобы сделать систему устойчивой Генри Киссинджер предлагает вернуться к концепции балансиров, которая легла в основу Вестфальского мира по итогу первой общеевропейской Тридцатилетней войны.

Вестфальский мир

«Переговорщики семнадцатого века, составлявшие условия Вестфальского мира, не предполагали, разумеется, что закладывают основы глобальной системы, которая раскинется далеко за пределы Европы. Они даже не попытались привлечь к этому процессу соседнюю Россию, которая в ту пору устанавливала собственный новый порядок после невзгод Смутного времени, причем возводила в закон принципы, кардинально различавшиеся с вестфальским балансом сил: абсолютная монархия, единая государственная религия - православие и территориальная экспансия во всех направлениях» (Генри Киссинджер).

Новая Европа (Германская Римская империя), по Вестфальскому миру стала конгломератом суверенных равноправных образований и фактически беспомощной в отношении внешних сил. Все время существования ее раздробленности армии мировых держав много раз проходили через ее территорию, абсолютно не считаясь с суверенитетом и правами монархов. «Вестфальский мир» предполагает отсутствие в Европе доминирующего центра силы и подавление такового в случае его возникновения.

В этом и заключается «предложение» Киссинджера для Европы. Стоит ли удивляться сегодняшним проблемам в Германии? Все строго по Генри. Германия и Франция объединив усилия стали гегемоном ЕС. Именно поэтому «террористы» расстреливают мирных парижан, а беженцы от ИГИЛ сотнями тысяч устремились в богатую Германию, чтобы подорвать ее экономическое и политическое могущество. Внутриевропейский «балансир» не сработал и внешняя мягкая сила внесла в уравнение новую всеразрушающую «переменную».

Как США выиграли «холодную войну»

Великими европейцами Генри Киссинджер считает очень одиозных для СССР-России людей:

«Западная Европа нашла в себе моральные силы, чтобы ступить на дорогу к новому мировому порядку, и в этом заслуга трех великих людей: Конрада Аденауэра в Германии, Робера Шумана во Франции и Альчиде де Гаспери в Италии». (Генри Киссинджер)

Именно они способствовали закреплению американцев в Европе. При них было создано НАТО и ЕС (которое изначально ни на что не претендовало). Конрад Аденауэр к тому же, был яростным противником СССР (и это при том, что Германию, которую он восстанавливал, разрушили англичане и американцы). Кто же спорит с Киссинджером. Хорошие были «шестерки».

Примечательно, что в книге нет ни одного упоминания о германском канцлере Вили Брандте («новая восточная политика») и французском лидере Шарле де Голле. Первый посмел выдвинуть идею большой и мирной Европы с включением в ее состав и СССР, а второй посягнул на святая святых Америки: на доллар и демонстративно вышел из НАТО.

На Восток

Вообще к началу 1970-х американская дипломатия потерпела массу болезненных поражений. По всем расчетам это грозило глобальным поражением в «холодной войне» и потерей доминирования в мире. СССР укрепился в восточной Азии (Китай), на Ближнем Востоке (Египет). Если бы США потеряла и Европу, позволив ей войти в состав Большой Евразии (тогда это называлось по другому, но суть была та же) геополитическое поражение США было бы предрешено.

Предложенная Генри Киссинджером стратегия по отрыву стран Ближнего Востока и Китая от СССР сработала. Против де Голля был организован первый в мире Майдан, а Вили Брандта обвинили в сговоре с СССР.

«Спасибо ЦРУ и Госдепу за наше счастливое детство», должно говорить «мясное» поколение американцев 1990-х.

В Европе для уничтожения доверия между восточной и западной ее частью началась гонка вооружений. Теперь уже СССР был обложен врагами на всей протяженности границ и проиграл.

Попытка номер два

Прошло сорок лет. Генри Киссинджер, сделав дело, давно отошел от официальной политики. За это время СССР был уничтожен, Россия чуть было не распалась и … возродилась. В мире сложилась ровно та же ситуация, что и в 1960-х:

Всеподавляющая военная мощь США осталась в прошлом. Россия восстановилась после разрухи и войны на своей территории и смогла воссоздать мощь своих вооруженных сил. Экономика страны успешно развивается (не так быстро как в 1960-х, но все же) и готовится к большому технологическому рывку. Китай союзник, в Европе наметились подвижки к взаимопониманию, Россия вернулась на Ближний Восток (Иран и Сирия).

Суть американской проблемы

Отдельно взятая страна на сегодня не может создать проблем американскому доминированию в мире. Только политический и/или экономический союз государств, интересы которого противоположны интересам США. Самым опасным для Вашингтона является союз России и Китая, к которому уже фактически примкнул Иран и Индия. Для создания большой Евразии осталось только включить в его состав объединенную Европу.

«У Соединенных Штатов есть все основания, исторические и геополитические, чтобы поддерживать Европейский союз и не допустить его «провала» в геополитический вакуум; США, лишенные контакта с Европой в политике, экономике и обороне, превратятся в «остров» у берегов Евразии, а сама Европа может сделаться придатком Азии и Ближнего Востока». И в итоге Европа находится ныне в подвешенном состоянии между прошлым, которое пытается преодолеть, и будущим, которое она для себя еще не определила». (Генри Киссинджер)

Именно так. Идет борьба за Европу. Европу, позиция которой может решить все. Европа союзник делает устойчивой любой союз, а Европа противник создает массу проблем. Причем работает это в обе стороны.

Одновременно с этим, Киссинджер применяет старые схемы, которые уже раз сработали и предлагает Пекину разделить с Америкой мир:

Соединенные Штаты Америки и Китай - оплоты мирового порядка

«Президенты главных конкурентов двадцать первого века - Соединенных Штатов и Китая - торжественно поклялись избежать повторения европейской трагедии (две мировые войны), установив «новый тип отношений между великими державами». Данная концепция еще ждет совместной разработки» (Генри Киссинджер).

Разделяй и властвуй, вот главная суть идеи Киссинджера. Это раз уже сработало. Россия универсальный мост Евразии. Разрушение этого моста делает невозможным формирование любого устойчивого и сильного союза на континенте. Именно поэтому «Карфаген должен быть разрушен». «Ничего личного».

Киссинджер совершенно прав говоря, что идет борьба между союзами-проектами и он пытается создать почву для уничтожения самого (для США) опасного из них и предлагает в книге конкретный механизм.

Именно поэтому в новом «мировом порядке» от Киссинджера нет места России. Если вы прочтете его книгу, то найдете лишь три принципиальных упоминания об этой стране.

Первое. Россия появилась в европейской политике в 18 веке и разрушила баланс сил на континенте.

Второе. «Характер международного порядка оказался под вопросом, когда, как вызов Вестфальской системе государств, возник Советский Союз» (Генри Киссинджер) . То есть СССР это недоразумение, которое подлежало уничтожению для стабилизации мирового порядка.

Третье. Россия перечислена в перечне стран, которые омываются водами Тихого океана и поэтому имеющая интересы в этом регионе.

И все. У Киссинджера целые разделы посвящены новой Европе (в которой нет России), Китаю, Индии, Японии, Ирану, Саудовской Аравии, даже сирийскому конфликту посвящена целая глава, где он обронил примечательную фразу:

«А вооруженная оппозиция, которая в конечном счете сформировалась внутри Сирии, с трудом подходит под описание демократической, а тем более умеренной»(Генри Киссинджер).

И нет даже страницы, даже строчки о том, как он видит Россию в новом «мировом порядке». Он когда писал эту книгу, а вышла она в свет осенью 2014 года, не видел современной и будущей России вообще. Именно этим наиболее и примечательно это творение.

Поэтому, стоит ли удивляться столь частым его визитам в Москву и вежливому, но холодному непониманию руководства России. Владимир Путин тоже умеет читать и он тоже прочел, что США уже вычеркнуло его страну из будущего мира, а значит с ними не о чем разговаривать, кроме как с позиции силы, которую он очень быстро наращивает.

Посвящается Нэнси

© Henry A. Kissinger, 2014

© Перевод. В. Желнинов, 2015

© Перевод. А. Милюков, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Введение
Что такое «мировой порядок»?

В 1961 году, будучи молодым ученым, я во время выступления на конференции в Канзас-Сити вспомнил президента Гарри С. Трумэна. На вопрос о том, какими достижениями своего президентства он более всего гордится, Трумэн ответил: «Тем, что мы целиком и полностью разгромили наших врагов, а затем вернули их обратно в сообщество наций. Мне приятно думать, что только Америке удалось нечто подобное». Сознавая огромное могущество Америки, Трумэн гордился в первую очередь американским гуманизмом и приверженностью демократическим ценностям. Он хотел, чтобы его запомнили не столько как президента победоносной страны, сколько как главу государства, примирившего врагов.

Все преемники Трумэна в той или иной степени следовали его убеждениям, отраженным в этой истории, и аналогичным образом гордились вышеназванными составляющими американской идеи. Отмечу, что на протяжении многих лет сообщество наций, которое они всемерно поддерживали, существовало в рамках «американского консенсуса» – государства сотрудничали, неуклонно расширяя ряды данного мирового порядка, соблюдая общие правила и нормы, развивая либеральную экономику, отказываясь от территориальных завоеваний в пользу уважения национальных суверенитетов и принимая представительную демократическую систему управления. Американские президенты, причем их партийная принадлежность не имела значения, решительно призывали правительства других стран, нередко – весьма пылко и красноречиво – обеспечить соблюдение прав человека и поступательное развитие гражданского общества. Во многих случаях поддержка этих ценностей со стороны Соединенных Штатов и их союзников приводила к значительным преобразованиям в статусе населения конкретного государства.

Тем не менее сегодня у указанной системы, «основанной на правилах», возникли проблемы. Частые увещевания, обращенные к прочим странам, призывы «внести посильный вклад», играть «по правилам двадцать первого столетия» и быть «ответственными участниками процесса» в рамках общей системы координат отчетливо показывают, что не существует общего для всех представления об этой системе, общего для всех понимания «посильного вклада» или «справедливости». За пределами западного мира те регионы, которые принимали минимальное участие в выработке нынешних правил, ставят под сомнение эффективность данных правил в их текущих формулировках и ясно демонстрируют готовность приложить все усилия, чтобы изменить упомянутые правила. Таким образом, «международное сообщество», к которому сегодня взывают, возможно, более настойчиво, чем в любую другую эпоху, не в состоянии согласовать – или хотя бы договориться – об однозначном и непротиворечивом комплексе целей, методов и ограничений.

Мы живем в исторический период, когда налицо упорная, временами почти отчаянная погоня за ускользающей от общего понимания концепцией мирового порядка.

Хаос угрожает нам, а вместе с тем формируется беспрецедентная взаимозависимость: распространение оружия массового уничтожения, дезинтеграция былых государств, последствия хищнического отношения к окружающей среде, сохранение, к великому сожалению, практики геноцида и стремительное внедрение новых технологий угрожают усугубить привычные конфликты, обострить их до степени, превосходящей человеческие возможности и границы разума. Новые способы обработки и передачи информации объединяют регионы как никогда прежде, проецируют местные события на глобальный уровень – но так, что препятствуют их полноценному осмыслению, в то же время требуя от государственных лидеров моментальной реакции, хотя бы в форме лозунгов. Неужели мы вступаем в новый период, когда будущее станут определять силы, не признающие ни ограничений, ни какого-либо порядка вообще?

Разновидности мирового порядка

Не будем лукавить: по-настоящему глобального «мирового порядка» никогда не существовало. То, что признается ныне за таковой, сложилось в Западной Европе почти четыре столетия назад, его основы были сформулированы на мирных переговорах в немецкой области Вестфалия, причем без участия – или даже внимания – большинства стран на других континентах и большинства иных цивилизаций. Столетие религиозных распрей и политических потрясений в Центральной Европе достигло кульминации в Тридцатилетнюю войну 1618–1648 годов; это был «мировой» пожар, в котором смешались политические и религиозные противоречия; в ходе войны сражающиеся прибегали к «тотальной войне»1
Вестфальский мирный договор был подписан в середине XVII века, а концепция тотальной войны разработана немецкими военными теоретиками в начале XX века; эта концепция исходила из факта, что современная война перестала быть сражением армий и стала сражением наций – одно государство, мобилизуя все доступные ресурсы, побеждает другое, сокрушая его «дух». (Прим. перев. )

Против ключевых населенных пунктов, и в результате Центральная Европа лишилась почти четверти населения – из-за боевых действий, болезней и голода. Истощенные противники встретились в Вестфалии, чтобы договориться о совокупности мер, призванных остановить кровопролитие. Религиозное единство дало трещину благодаря утверждению и распространению протестантства; политическое многообразие явилось логичным следствием многочисленности независимых политических единиц, которые участвовали в войне. В итоге получилось так, что Европа первой восприняла привычные условия современного мира: разнообразие политических единиц, ни одна из которых не обладает мощью, достаточной для того, чтобы победить всех остальных; приверженность противоречивым принципам, идеологическим воззрениям и внутренним практикам, и все стремятся обрести некие «нейтральные» правила, регулирующие поведение и смягчающие конфликты.

Вестфальский мир следует трактовать как практическое приближение к реальности, он вовсе не демонстрирует какого бы то ни было уникального нравственного осознания. Этот мир опирается на сосуществование независимых государств, которые воздерживаются от вмешательства во внутренние дела друг друга и сопоставляют собственные амбиции и амбиции прочих с принципом общего равновесия власти. Никакое единоличное притязание на обладание истиной, никакое универсальное правило не сумели воцариться в Европе. Вместо этого каждое государство обзавелось суверенной властью над своей территорией. Каждое соглашалось признавать внутренние структуры и религиозные убеждения соседей как жизненные реалии и воздерживалось от оспаривания их статуса. Подобный баланс сил отныне рассматривался как естественный и желательный, а потому амбиции правителей выступали противовесом друг другу, по крайней мере, в теории ограничивая масштабы конфликтов. Разделенность и многообразие (во многом случайно сложившиеся в развитии европейской истории) стали отличительными признаками новой системы международного порядка – с собственным мировоззрением, собственной философией. В этом смысле усилия европейцев по тушению их «мирового» пожара способствовали формированию и послужили прототипом современного подхода, когда от вынесения абсолютных суждений отрекаются в пользу практичности и экуменизма2
Экуменизм – единство в многообразии, принцип сосуществования различных христианских церквей. В данном случае вместо авторского термина было бы логичнее использовать определение «мультикультурализм». (Прим. перев .)

; это попытка выстроить порядок на разнообразии и сдерживании.

Переговорщики семнадцатого века, составлявшие условия Вестфальского мира, не предполагали, разумеется, что закладывают основы глобальной системы, которая раскинется далеко за пределы Европы. Они даже не попытались привлечь к этому процессу соседнюю Россию, которая в ту пору устанавливала собственный новый порядок после невзгод Смутного времени, причем возводила в закон принципы, кардинально различавшиеся с вестфальским балансом сил: абсолютная монархия, единая государственная религия – православие и территориальная экспансия во всех направлениях. Впрочем, и другие крупные центры силы не воспринимали Вестфальские соглашения (насколько они были вообще осведомлены об этих соглашениях) как имеющие отношение к их территориям и владениям.

Идея мирового порядка была реализована на географическом пространстве, известном государственным деятелям того времени; подобный подход регулярно реализуется во многих регионах. Это в значительной мере объясняется тем, что тогдашние доминирующие технологии нисколько не способствовали созданию единой глобальной системы – сама мысль о последней представлялась непозволительной. Не имея средств взаимодействовать друг с другом на постоянной основе, не располагая возможностями адекватно оценивать «температуру могущества» европейских регионов, каждая суверенная единица трактовала собственный порядок как уникальный, а всех прочих расценивала как «варваров» – которыми управляют в манере, неприемлемой для существующего строя и потому рассматриваемой в качестве потенциальной угрозы. Каждая суверенная единица считала свой порядок идеальным лекалом для общественной организации человечества в целом, воображая, что своим способом управления упорядочивает мир.

На противоположном конце евразийского материка Китай сотворил собственную, иерархическую и теоретически универсальную, концепцию порядка – с собой в ее центре. Китайская система развивалась на протяжении тысячелетий, существовала уже тогда, когда Римская империя правила Европой как единым целым, опираясь не на равенство суверенных государств, а на предполагавшуюся беспредельность притязаний императора. В китайской концепции понятие суверенитета в европейском понимании отсутствовало, поскольку император властвовал над «всей Поднебесной». Он являлся вершиной политической и культурной иерархии, отлаженной и универсальной, которая распространялась от центра мира, каковым являлась китайская столица, вовне, на остальное человечество. Окружающие Китай народы классифицировались по степени варварства, в том числе на основании их зависимости от китайской письменности и культурных достижений (эта космография благополучно дожила до современной эпохи). Китай, с китайской точки зрения, должен повелевать миром, прежде всего вызывая благоговение других обществ своим культурным великолепием и экономическим изобилием, вовлекать эти другие общества в отношения, которые, при надлежащем управлении, способны привести к цели – достижению «поднебесной гармонии».

Если рассматривать пространство между Европой и Китаем, необходимо отметить главенство на этой территории универсальной концепции мирового порядка, которую предложил ислам – с мечтой о единоличном, санкционированном Богом правлении, объединяющем и примиряющем мир. В седьмом веке ислам утвердился на трех континентах благодаря беспрецедентной «волне» религиозной экзальтации и имперской экспансии. После объединения арабского мира, захвата остатков Римской империи и подчинения Персидской империи3
Имеется в виду государство Сасанидов на территории современных Ирака и Ирана (в период расцвета занимало территорию от Александрии в Египте до Пешавара в Пакистане), существовавшее до середины VII столетия и уничтоженное Арабским халифатом. (Прим. перев. )

Ислам стал главенствующей религией на Ближнем Востоке, в Северной Африке, во многих областях Азии и части Европы. Исламская версия универсального порядка предусматривала распространение истинной веры на всю «территорию войны»4
«Территория войны» (Дар-аль-харб) – в исламском богословии земли, где большинство населения составляют неверные, не исповедующие ислам и ему враждебные. «Территории войны» противопоставляется Дар-аль-ислам – «территория ислама»; между ними находится Дар-ас-сульх – «территория перемирия», где в Аллаха не верят, но мусульман не преследуют. Ни в Коране, ни в хадисах (изречениях) Пророка о подобном делении мира не упоминается; считается, что эту концепцию ввели в обращение богословы XIII–XIV веков. (Прим. перев. )

Как мусульмане именовали земли, населенные неверными; миру суждено стать единым и обрести гармонию, внемля слову пророка Мухаммада. Пока Европа выстраивала свой мультигосударственный порядок, Османская империя, с метрополией в Турции, возродила эту претензию на единоличное «боговдохновленное» правление и распространила свою власть на арабские земли, бассейн Средиземного моря, Балканы и Восточную Европу. Она, конечно, уделяла внимание зарождающейся межгосударственной Европе, но вовсе не считала, что наблюдает модель для подражания: в европейских договоренностях османам виделся стимул для дальнейшей османской экспансии на запад. Как выразился султан Мехмед II Завоеватель, увещевая итальянские города-государства, этот ранний образчик многополярности в пятнадцатом веке: «Вас двадцать городов… Вы вечно препираетесь между собою… Должна быть одна империя, одна вера, одна власть во всем мире».

Между тем на противоположном от Европы побережье Атлантического океана, в Новом Свете, закладывались основы иного представления о мироустройстве. Европу семнадцатого столетия охватили политические и религиозные конфликты, и пуритане-переселенцы изъявили решительное намерение «исполнить Божий план» и реализовать его в «отдаленной глуши», дабы освободиться от соблюдения установлений существующей (и, по их мнению, «негодной») структуры власти. Там они собирались строить, если цитировать губернатора Джона Уинтропа, который проповедовал в 1630 году на борту корабля, направляющегося в поселение Массачусетс, «град на холме», вдохновляя мир справедливостью своих принципов и силой своего примера. В американском видении мирового порядка мир и баланс сил достигаются естественным путем, древние распри и вражду надлежит оставить в прошлом – едва другие народы усвоят те же самые принципы правления, что и американцы. Задача внешней политики, таким образом, состоит не столько в отстаивании сугубо американских интересов, сколько в распространении общих принципов. Со временем Соединенные Штаты превратились в главного защитника того порядка, который сформулировала Европа. Тем не менее, пусть США подкрепляют своим авторитетом европейские усилия, налицо некая двойственность восприятия – ведь американское видение опирается не на принятие европейской системы сбалансированной власти, а на достижение мира посредством распространения демократических принципов.

Среди всех вышеупомянутых концепций принципы Вестфальского мира рассматриваются – в рамках этой книги – в качестве единственной общепризнанной основы того, что можно определить как существующий мировой порядок. Вестфальская система распространилась по всему миру в качестве «каркаса» межгосударственного и международного порядка, охватывающего различные цивилизации и регионы, поскольку европейцы, расширяя границы своих владений, всюду навязывали собственные представления о международных отношениях. Они частенько «забывали» о понятии суверенитета по отношению к колониям и колонизируемым народам, но когда эти народы начали требовать независимости, их требования основывались именно на вестфальской концепции. Национальная независимость, суверенная государственность, национальные интересы и невмешательство в дела других – все эти принципы оказались эффективными доводами в спорах с колонизаторами, причем как в ходе борьбы за освобождение, так и при защите новообразованных государств.

Современная, ныне глобальная Вестфальская система – которую сегодня принято именовать мировым сообществом, – стремится «облагородить» анархическую сущность мира с помощью обширной сети международных правовых и организационных структур, призванных содействовать открытой торговле и функционированию стабильной международной финансовой системы, установить общие для всех принципы урегулирования международных споров и ограничить масштабы войн, когда те все-таки случаются. Эта межгосударственная система в настоящее время охватывает все культуры и регионы. Ее институты предоставляют нейтральные рамки взаимодействия различных обществ – в значительной степени независимо от исповедуемых в конкретных обществах ценностей.

При этом вестфальские принципы оспариваются со всех сторон, иногда, как ни удивительно, во имя мирового порядка. Европа намеревается отойти от системы межгосударственных отношений, которую сама спроектировала, и придерживаться впредь концепции объединенного суверенитета5
Имеется в виду передача значительной части полномочий государственной власти в суверенном национальном государстве наднациональной структуре, в данном случае – Европейскому союзу. (Прим. перев. )

По иронии судьбы, Европа, которая придумала концепцию баланса власти, теперь сознательно и существенно ограничивает власть своих новых институтов. Сократив собственное военное могущество, она практически утратила способность адекватно реагировать на попирание этих универсалистских норм.

На Ближнем Востоке джихадисты обоего толка, как сунниты, так и шииты, продолжают разделять общества и демонтировать национальные государства в стремлении к глобальной революции на основе фундаменталистских версий мусульманской религии. Само понятие государства, наряду с основанной на нем региональной системой отношений, находится ныне в опасности, его атакуют идеологии, отвергающие налагаемые государством ограничения как незаконные, и террористические формирования, которые в ряде стран оказываются сильнее вооруженных сил правительства.

Азия, отчасти добившаяся наиболее удивительных успехов среди регионов, которые приняли концепцию суверенной государственности, до сих пор ностальгирует по альтернативным принципам и демонстрирует миру многочисленные примеры регионального соперничества и исторических притязаний наподобие тех, что подрывали европейский порядок сто лет назад. Почти каждая страна считает себя «молодым драконом», провоцируя разногласия на грани открытой конфронтации.

Соединенные Штаты то прилагают усилия по отстаиванию вестфальской системы, то критикуют ее основополагающие принципы баланса сил и невмешательства во внутренние дела как безнравственные и устаревшие – причем порой делают то и другое одновременно. США продолжают считать универсально востребованными свои ценности, которые следует заложить в основу мирового порядка, и оставляют за собой право на их поддержку в глобальном масштабе. Тем не менее после трех войн на протяжении жизни двух поколений – каждая война начиналась с идеалистических устремлений и широкого общественного одобрения и завершалась общенациональной травмой – Америка сегодня пытается составить пропорцию между своим могуществом (по-прежнему очевидным) и принципами государственного строительства.

Все основные центры силы на планете используют в той или иной степени элементы вестфальского порядка, но ни один не считает себя «прирожденным» поборником этой системы. Все указанные центры претерпевают значительные внутренние изменения. Способны ли регионы со столь различными культурами, историей и традиционными для себя теориями мирового порядка принять в качестве закона какую-то глобальную систему?

Успех в достижении подобной цели требует подхода, который уважает как разнообразие традиций человечества, так и укорененное в человеческой природе стремление к свободе. Именно в данном смысле можно говорить о мировом порядке, но он не может быть навязан. В особенности это верно в эпоху мгновенной коммуникации и революционных политических перемен. Любой мировой порядок, чтобы оказаться жизнеспособным, должен восприниматься как справедливый – не только лидерами, но и простыми гражданами. Он должен отражать две истины: порядок без свободы, даже одобряемый поначалу, в порыве экзальтации, в конечном счете порождает собственную противоположность; однако свобода не может быть обеспечена и закреплена без «каркаса» порядка, призванного помочь сохранить мир. Порядок и свободу, порой трактуемые как противоположные полюса шкалы человеческого опыта, следует рассматривать как взаимозависимые сущности. Способны ли сегодняшние лидеры подняться над насущными текущими заботами ради обретения такого баланса?

Легитимность и власть

Ответ на эти вопросы должен учитывать три уровня концепции государственного порядка. Мировой порядок подразумевает состояние конкретного региона или цивилизации, в рамках которого действует комплекс справедливых договоренностей и существует распределение власти, которое считается приложимым к миру в целом. Международный порядок есть практическое применение указанной системы взглядов к значительной части земного шара, причем территория охвата должна быть достаточно большой, чтобы повлиять на глобальный баланс сил. Наконец, региональный порядок основывается на тех же самых принципах, применяемых в определенной географической зоне.

Любой из перечисленных выше уровней порядка базируется на двух компонентах – совокупности общепринятых правил, определяющих пределы допустимых действий, и на балансе сил, необходимого для сдерживания в условиях нарушения правил, что не позволяет одной политической единице подчинить себе все прочие. Консенсус в отношении легитимности существующих механизмов – сейчас, равно как и в прошлом – не исключает полностью соперничества или конфронтации, но помогает гарантировать, что конкуренция будет принимать лишь форму корректировки существующего порядка, не обернется фундаментальным вызовом этому порядку. Баланс сил сам по себе не может обеспечить мир, однако, если он тщательно проработан и неукоснительно соблюдается, этот баланс может ограничивать масштабы и частоту фундаментальных противостояний и не допустить их превращения в глобальную катастрофу.

Никакая книга не способна вместить в себя все без исключения исторические традиции международного порядка даже в рамках одной страны, активно участвующей ныне в формировании политического ландшафта. В своей работе я уделяю основное внимание тем регионам, чьи концепции порядка оказали наибольшее влияние на современные представления.

Баланс между легитимностью и властью – чрезвычайно сложный и хрупкий; чем меньше территориально географическая зона, в которой он применяется, чем гармоничнее культурные принципы в его пределах, тем легче достичь жизнеспособного согласия. Но современному миру необходим глобальный миропорядок. Многообразие сущностей, политических единиц, никак не связанных друг с другом исторически или ценностно (за исключением тех, что расположены на расстоянии вытянутой руки), определяющих себя преимущественно по границам своих возможностей, скорее всего, генерирует конфликт, а не порядок.

В ходе моего первого визита в Пекин, состоявшегося в 1971 году и призванного восстановить контакты с Китаем после двух десятилетий вражды, я упомянул, что для американской делегации Китай является «страной загадок и тайн». Премьер-министр Чжоу Эньлай ответил: «Вы сами увидите, что в Китае нет ничего таинственного. Когда вы познакомитесь с нами поближе, мы перестанем казаться вам столь таинственными». В Китае, добавил он, живут 900 миллионов человек, и в своей стране они не видят ничего необычного. В наше время стремление к установлению мирового порядка требует учитывать мнение обществ, чьи взгляды вплоть до недавних дней оставались в значительной степени самодостаточными. Тайна, которую следует раскрыть, едина для всех народов: как наилучшим образом совместить различные исторические опыты и традиции в общем мировом порядке.

Киссинджер рассматривали «новый мировой порядок» преимущественно не с геостратегических, а с геополитических позиций. Известный политический деятель и историк из США использовал понятие мирового порядка в качестве синонима международного устройства мира, но его подход выдержан в достаточно строгих рамках геополитической теории с изобилием интересных обращений к истории международных отношений и особенно к ретроспективным параллелям современных событий.

И неомондиалистская, и неоатлантистская литература западного мира, в первую очередь США, после окончания «холодной войны» сконцентрировала свое внимание на обсуждении проблем «нового мирового порядка». Он должен был:

- во-первых, закрепить благоприятное для Запада изменение соотношения сил в мире;
- во-вторых, легитимизировать безальтернативность гегемонии США в политико-экономической, военно-стратегической и культурно-духовной сферах жизни современного человечества;
- в-третьих, подчинить глобальное лидерство США реализации американских национальных интересов, которые фактически не имели географических или иных границ и рамок;
- в-четвертых, выработать и внедрить в международные отношения принципы и правила, которые способствовали бы увековечению господствующего положения талассократий. Киссинджер, как и многие другие американские обществоведы, был искренне убежден в преимуществах американского образа жизни и той модели общественного развития, которую США предлагают другим народам мира. Однако он отнюдь не рассматривал их в качестве аргументов, автоматически обеспечивающих преобладание США в современном мире.

Прагматичный подход Киссинджера к международным отношениям в духе «реальной политики», избавленной от излишней идеологизированности, позволил ему достичь разрядки в отношениях США и Запада в целом с Советским Союзом, не в пользу СССР. В 1971 г. было подписано Четырехстороннее соглашение по Западному Берлину, а в 1972 г. - Соглашение об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Он считается инициатором сближения Вашингтона с коммунистическим Китаем, который США пытались использовать в качестве противовеса СССР.

В момент, когда в западных странах господствовала эйфория по случаю победы в «холодной войне», Киссинджер поднял вопрос о том, что «крушение советского коммунизма» «по иронии судьбы поставило Америку лицом к лицу с таким миром, появления которого она на протяжении всей своей истории стремилась избежать». Он считал, что в этом новом мире «национализм обрел второе дыханием, в связи с чем осталось мало оснований полагать, будто старая как мир модель поведения переменилась или имеет тенденцию перемениться в ближайшие десятилетия» . Тем не менее, этот автор с видимым удовольствием цитирует президента Дж. Буша-старшего: «Перед нами встает видение нового партнерства наций, перешагнувших порог «холодной войны». Партнерства, основанного на консультациях, сотрудничестве и коллективных действиях, особенно через международные и региональные организации. Партнерства, объединенного принципом и властью права и поддерживаемого справедливым распределением расходов и обязанностей. Партнерства, целью которого является приращение демократии, приращение процветания, приращение мира и сокращение вооружений» .

Как и большинство других американских ученых Киссинджер не лишен искушения «переделать мир по американскому образу и подобию», но, в отличие от них, полагает, что новый мировой порядок находится не за ближайшим углом истории, а сможет вызреть «лишь в пределах будущего столетия». «Будучи частично продолжением прошлого, а частично беспрецедентным, новый мировой порядок, как и те порядки, на чье место он приходит, должен возникнуть как ответ на три вопроса. Что является фундаментальными составляющими мирового порядка? Каковы способы их взаимодействия? Каковы цели, ради которых происходит подобное взаимодействие?», - пишет этот автор. Чтобы ответить на эти вопросы, американский историк постулирует, что Америка не может ни отгородиться от мира, ни господствовать в нем, поэтому реализовывать свою историческую миссию борца за рецепты морального порядка в международных отношениях США должны поэтапно. Каждый из этапов в таком случае будет представлять собой «сплав из американских ценностей и геополитических необходимостей». Главной из подобных необходимостей Киссинджер считал неизбежность базирования мирового порядка на какой-то одной из многочисленных концепций равновесия сил, то есть этот ученый и политический деятель постулировал обязательное освоение Америкой идеи, существование которой всегда заставляло США чувствовать себя неуютно в этом мире.

Считая процесс становления современного международного порядка (Киссинджер в качестве синонимов использует также термины «мировой порядок» и «система международных отношений») делом весьма длительным и сложным, автор «Дипломатии» выдвигает в качестве основных причин такого положения дел следующие:

- Америка не настолько сильна, чтобы можно было переломить ход истории и заставить человечество поверить в то, что если оно «действительно жаждет мира, то должно воспользоваться американскими рецептами морального порядка»;
- США весьма сложно сделать выбор между исторически сложившимися двумя подходами к ориентированию своей внешнеполитической стратегии - изоляционистским и миссионерским. Страна, по мнению Киссинджера, «не в силах переменить отношения к роли, принятой на себя в ходе исторического развития» (жизнь во имя свободы и процветания всех). Но она не может и требовать от мира «отказа от традиционной дипломатии и принятия свойственного Америке уважительного отношения к международному праву и демократии», так как «до уровня великих держав доросли и другие страны»;
- согласование различных ценностей и самого разнообразного исторического опыта в процессе создания нового международного порядка станет для США новым явлением, крупномасштабным отходом как от изоляционизма ХIХ столетия, так и от американской гегемонии де-факто времен «холодной войны», что не может не вызвать ряд серьезнейших для страны затруднений;
- Европейский союз, политический организм, какого еще не существовало в истории, тоже не может предложить какой-нибудь апробированной модели организации международных отношений в пределах всего земного шара. И в этой части мира необходимо время и усилия для того, чтобы теоретически представить и подготовиться к практическим усилиям по созданию комфортного для Объединенной Европы международного порядка;
- Посткоммунистическая Россия, как и Западная Европа, была занята переосмыслением своей собственной судьбы и определением национальных внешнеполитических приоритетов, от чего зависели и ее позиция в созидании нового международного порядка, и роль, которую она в нем будет играть: демократического партнера или субъекта, таящего реальную или потенциальную угрозу;
- Китай, только после Второй мировой войны вошедший равноправным субъектом в многополюсный мир, после завершения «холодной войны» оказался лицом к лицу с новым для себя соотношением сил в мире и новыми международными возможностями, открывающимися для него в этой связи. Всегда занятый самим собой, Китай так и не породил характерного для Европы дипломатического механизма решения международных дел, и ему всегда была чужда постоянно функционирующая система наподобие европейского равновесия. И для Китая участие в формировании международного порядка представало делом совершенно новым и непростым;
- Япония, которая в годы «холодной войны» отождествила свою внешнюю политику с поддержкой союзных отношений с отстоявшей на тысячи миль от нее Америкой, при новом международном порядке почти неизбежно пересмотрит свою международную стратегию, исходя из специфических вызовов будущего мироустройства. Эта страна стала более чувствительной к равновесию сил в Азии. Для нее Китай, Южная Корея и Юго-Восточная Азия приобретают такое же значение, как атлантическое, тихоокеанское и южноамериканское направления внешней политики для США, что станет импульсом к более автономной и сконцентрированной на собственных интересах японской международной ориентации;
- Индия превращается в ведущую державу Южной Азии, но до этого никогда не играла сколько-нибудь значительных ролей в мировой политике, если не считать ее лидерства в движении неприсоединившихся стран в годы «холодной войны». Она также еще должна избрать соизмеримую с собственным самосознанием роль на сцене международной политики.

Киссинджер делает в этой связи общий вывод, что ни одна из ведущих стран мира, которым предстоит строить новый мировой порядок, не имеет сколько-нибудь значительного или заметного опыта развития и выживания в рамках подобной нарождающейся полигосударственной системы. При этом он отмечает, что возникающий мировой порядок должны будут создавать государственные деятели, которые представляют совершенно разные культуры. Они добились высокого положения благодаря качествам, которые не всегда нужны для управления бюрократическими системами высочайшей сложности, и еще менее годятся для создания международного порядка. К тому же многие из этих лидеров возглавляли страны, лишенные тех исторических качеств, которые были присущи национальным государствам, создавшим организационные принципы и выработавшим ценности всех прежних систем международных отношений. (Это касалось в первую очередь государств, возникших в результате моментального исчезновения бывших многонациональных государств, таких, как СССР, Югославия)

"К 1991 г. демократические страны выиграли «холодную войну». Но стоило им добиться, казалось бы, невероятного, как вновь возникли дебаты на тему основополагающих предпосылок «холодной войны». Был ли Советский Союз вообще угрозой?

Киссинджер, рассматривая новый международный порядок, который начал возникать сразу же после крушения советского коммунизма, подчеркнуто выделял «жизненно важные интересы американской политики в отношении своих союзников в районе Атлантики, в первую очередь по Североатлантическому альянсу и Европейскому Союзу». Он признавал, что основания, на которых базировались эти два института, оказались поколебленными крахом Советского Союза и объединением Германии. С одной стороны, НАТО испытало необходимость адаптации к факту исчезновения мощной военно-политической силы в лице СССР. С другой стороны, Европейский Союз оказался перед проблемой превращения Федеративной Республики Германии из несущей консоли западноевропейской экономической интеграции в ведущую политическую силу ЕС.

Американский политический аналитик исходил из того, что Германия стала до такой степени сильной, что существующие европейские институты не способны сами по себе обеспечить равновесие между ФРГ и ее партнерами по ЕС. К тому же и Европа, как он считал, даже включая Германию, не сможет справиться в одиночку как с возрождением, так и с развалом России. Киссинджер считал, что и то, и другое - наиболее возможные угрожающие результаты постсоветских потрясений. В этой связи указанный автор заключает: «Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут мощную точку напряжения для западных держав; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У Америки и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы российская и германская политики бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без Америки Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет не хватать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но и географически и геополитически в остров у берегов Евразии» .

Поэтому сама ситуация, возникшая после окончания «холодной войны», как считает Киссинджер, поставила перед НАТО три ряда проблем:

- во-первых, в отношениях внутри самого альянса;
- во-вторых, в отношениях атлантических стран с бывшими сателлитами Советского Союза в Восточной Европе;
- в-третьих, в отношениях государств - преемников СССР, в том числе и Российской Федерации, с североатлантическими нациями и государствами Восточной Европы.

Для лидирующих позиций США в новом международном порядке, по мнению Киссинджера, большое значение будет иметь их способность обеспечивать равновесие сил и национальных интересов основных внешнеполитических игроков в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Дело в том, что уже сейчас «военно-политическая тень» Китая падает на всю Азию и влияет на расчеты других держав, какой бы сдержанной им ни казалась на деле пекинская политика. Азиатские нации не могут не искать противовесов все возрастающему влиянию КНР, в связи с чем серьезно озабочены сохранением вовлеченности США в дела всего тихоокеанского региона. Но в этом также просматриваются границы американского влияния, особенно если иметь в виду отстраненность тихоокеанских стран и их организаций (АСЕАН, АТЭС) от планов и усилий США по институционализации здесь сообщества народов по европейской модели. Поэтому, по всей видимости, США лучше стараться формировать в регионе события, опираясь на двусторонние отношения с крупнейшими странами Азии. В свою очередь, подобная политика может быть успешной лишь в том случае, если здесь сохранится значительное американское военное присутствие. В таком контексте прочность японо-американских отношений явится оборотной стороной китайско-американских отношений, когда напряженность в отношениях Вашингтона и Пекина может создать для Японии искушение отойти от Соединенных Штатов и затеять собственную игру с КНР. С другой стороны, хорошие американо-китайские отношения предстают как залог прочного союза США с Японией. В этом «треугольнике» исчезновение каждой из его сторон сопряжено с огромным риском для всего расклада сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Не случайно Г. Киссинджер пришел к общему выводу, что Китай «приветствует вовлечение Америки в дела Азии в качестве противовеса внушающим опасность соседям - Японии и России, а также - в меньшей степени - Индии». Ключом к китайско-американским отношениям, по его мнению, является «молчаливое сотрудничество по вопросам глобальной, особенно азиатской, стратегии». Киссинджер убежден: «То, что Китай жаждет получить от Соединенных Штатов, - это стратегические взаимоотношения, уравновешивающие силы соседей, которых он считает одновременно могущественными и завистливыми. Чтобы достичь подобного уровня координации внешней политики, Китай готов пойти на уступки в области прав человека, но при условии, что они будут обставлены так, словно проистекают из его свободного выбора».

По мнению геополитика, Америка, имеющая с Европой общие ценности, оказалась, тем не менее, неспособной выработать общую политику после «холодной войны». По отношению к Азии все оказалось наоборот: США смогли определить общую желаемую стратегию, но не сумели сблизить ценности, лежащие в основе общей политики. И только в западном полушарии для Америки «прорисовалось совпадение моральных и геополитических принципов». Начатая Дж. Бушем в 1990 г. «битва за Североамериканское соглашение о свободной торговле с Мексикой и Канадой», успешно завершенная Клинтоном в 1993 г., ознаменовала собой «самую новаторскую за всю историю американскую политику по отношению к Латинской Америке». Возникшая перспектива распространить систему свободной торговли от Аляски до мыса Горн, в случае ее реализации, была способна, как считал Киссинджер, превратить Западное полушарие в ключевое пространство нового и гуманного глобального порядка.

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Генри Киссинджер
Мировой порядок

Посвящается Нэнси

© Henry A. Kissinger, 2014

© Перевод. В. Желнинов, 2015

© Перевод. А. Милюков, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Введение
Что такое «мировой порядок»?

Мы живем в исторический период, когда налицо упорная, временами почти отчаянная погоня за ускользающей от общего понимания концепцией мирового порядка. Хаос угрожает нам, а вместе с тем формируется беспрецедентная взаимозависимость: распространение оружия массового уничтожения, дезинтеграция былых государств, последствия хищнического отношения к окружающей среде, сохранение, к великому сожалению, практики геноцида и стремительное внедрение новых технологий угрожают усугубить привычные конфликты, обострить их до степени, превосходящей человеческие возможности и границы разума. Новые способы обработки и передачи информации объединяют регионы как никогда прежде, проецируют местные события на глобальный уровень – но так, что препятствуют их полноценному осмыслению, в то же время требуя от государственных лидеров моментальной реакции, хотя бы в форме лозунгов. Неужели мы вступаем в новый период, когда будущее станут определять силы, не признающие ни ограничений, ни какого-либо порядка вообще?