Юлиан Тувим. Стихи для детей - Стихи - Любовь - Каталог статей - Любовь безусловная

Тувим Юлиан

Ироническая проза

перевод с польского Асара Эппеля

Интервью

На визитной карточке, которую протянула мне горничная, стояло: «Богдан Рышард Лупко, литератор». Затем вошел сам литератор Богдан Рышард Лупко, объявил, что он - Богдан Рышард Лупко, литератор, и сел.

Богдан Рышард Лупко оглядел стены, письменный стол, полки и, наконец, голосом дрожащим и радостно возбужденным сказал:

Вот, значит, храм раздумий, в коем созидает маэстро.

Положительное впечатление, произведенное на меня Богданом Рышардом Лупко возникло как-то сразу. «Маэстрящих» я вообще-то ненавижу. Но, поглядев в его голубые сияющие глаза, полные восторга и поклонения по отношению ко мне (в глазах этих было целое посвящение - длинное, сердечное, преувеличенное, завершенное глубоким уважением и преданностью), поглядев на беспомощные руки Лупко, руки, которые могли быть в данный момент самыми счастливыми, держи они букет роз (предназначенный, разумеется, мне), - я почувствовал теплую симпатию к Богдану Рышарду и с неподдельным дружелюбием ответил:

Вот, значит.

Лицо Лупко раскраснелось так, словно бы ответ мой был сенсацией, сюрпризом, чем-то менее всего на свете ожидаемым.

Влажным восхищенным взглядом начал он полировать мебель. Он превратился в весеннее солнце, от которого некрашеные полки, стол, стулья (и я сам) засияли, словно наполитуренные.

Мы помолчали несколько мгновений, оба счастливые и смущенно улыбающиеся.

Я пришел, маэстро, просить у вас интервью. Я редактирую литературный ежеквартальник слушателей Высшей Шелководческой Академии (ВША, - прибавил он с лукавой улыбкой). Журнал наш называется «Зови нас, рань!» и…

Название журнала столь озадачило меня с фонетической стороны, что я прервал Лупко и попросил написать последнее на бумаге. Несколько успокоенный увиденным, я поинтересовался программой журнала, его содержанием, целями и тому подобным, то есть абсолютно не имеющими для меня значения вещами.

Литератор Богдан Рышард откашлялся, малость придвинул стул и с вообушевлением начал излагать:

Нашей целью, маэстро, являются красота и дух. Мы верим в лучезарное будущее, в победу добра и солнца. Наши идеалы: правда, вера, искусство и сила. Долой слабость! Долой маразм! Мы стремимся к новой заре! Человечество должно возродиться, омытое в кринице истины и духа! Серая повседневность должна исчезнуть с лица земли - мы заменим ее царством духа и красоты.

На благородном лице розового от природы Лупко проступили пылающие помидорные пятна; левой рукой он темпераментно маневрировал между сердцем и потолком.

Программа ежеквартальника мне очень понравилась. Царство красоты и духа было ведь и моей тайной мечтой. Поэтому я спросил, каким образом ВША реализует свои намерения.

Оказалось, что очень просто. Каждый квартал будет выходить по номеру «Зови нас, рань!», в каковом будет прививаться человечеству вера в красоту, в дух и в лучезарное будущее. С помощью идеалов, истины, искусства и могущества будут изгнаны из мира слабость и маразм, после чего все начнут стремиться к заре - и народы автоматически возродятся в кринице истины и духа. Тут-то и исчезнет серая повседневность, а затем уже настанет царство духа и красоты.

Не скрою - я загорелся этими идеями. Ведь все было ясно и без долгих слов… подумать только, человек веками мучается, трудится, ищет новых дорог, проглатывает сотни книг, но все более погрязает в сомнениях и внутреннем разладе. А между тем вот этакий Богдан Рышард с молниеносной быстротой овладел совокупностью проблем и загадок, наметил себе чудесную цель, изыскал простые средства для ее достижения и - в орлином полете - мчит к победе.

Чем же я могу быть вам полезен? - спросил я.

Мы просим, маэстро, интервью! Мы ждем, чтобы со страниц нашего ежеквартальнка прозвучали сильные мужские слова…

Пожалуйста, задавайте вопросы.

Лупко вытащил из кармана блокнот и карандаш.

Что маэстро думает о красоте?

Я не колеблясь ответил:

Верю в лучезарное будущее красоты.

Великолепно! Великолепно! - шептал Лупко, записывая небывалый мой ответ.

А о духе что вы думаете, маэстро?

Дух - это сила. Истина духа и веры должна светить человечеству, а дорога к ней ведет через золотые врата искусства.

Лупко от восторга потерял рассудок.

Верно! Верно! - говорил он горячим, заклинательским шепотом, записывая мои слова. - А каковы, маэстро, должны быть идеалы человечества?

Идеалами человечества должны быть сила и вера в лучезарную зарю рассвета! Народам следует возродиться в кринице истины и духа, а лозунгом их должна стать вера в то, что маразм и слабость исчезнут с лица земли, омытые рассветными лучами царства духа.

Лупко плакал. Из пылких, горящих глаз его слезы стекали на помидорные пятна, а последующие капали на блокнот, испещренный нервическими буквами.

Ну не чудотворно ли, ну не чудесно ли, - воскликнул он, - что вы, маэстро, понимаете все и чувствуете, как мы! Ведь мы же не сговаривались! Ведь из ваших уст, маэстро, я услышал подтверждение наших идеалов! Да! Мы тоже веруем в лучезарную победу духа! Наши идеалы идентичны: сила, искусство и истина! Мы устремляемся вместе с вами к новой заре!

Вместе, юные друзья! - крикнул я. - Да здравствует дух!

Да здравствует!!! - завыл Лупко уже в трансе, уже в экстазе, уже мой навеки.

А теперь - водяры бы, девок бы, надраться бы, трах-тарарах бы! рычал я, как безумный, самозабвенно вознеся десницу к потолку.

Да! Да! - кричал Лупко в идеалистическом промрачении. - Вместе! Водки! Девок! Трах-тарарах! Надраться! К новой заре! К новым рассветам!

Возвращались мы с Бодей в лучезарном сиянии новой зари. Было семь утра. Бодя плелся потрепанный и помятый.

Наконец он пробормотал:

Слышь, Юлька!.. А может, на вокзале продадут?

Как известно, железнодорожные буфеты открыты круглосуточно и без перерыва, а с недавних пор стали продавать там и спиртные напитки.

Городской проказник

Миллион милых шуток и проказ с приспособлениями и без

Ты входишь в скобяную лавку, когда хозяин завтракает (или обедает) на своей половине, а за прилавком стоит приказчик.

Ты входишь и с очень серьезным видом, с видом человека, который прекрасно знает, что ему нужно, спрашиваешь:

Будьте любезны, дайте мне «Избранные сочинения» Леонардо да Винчи в переводе Стаффа.

Я прошу «Избранные сочинения» Леонардо да Винчи в переводе Стаффа.

Пардон… Не понимаю-с… У нас тут скобяная торговля…

Вот я и говорю - в переводе Стаффа, два тома.

Извиняюсь… Но вы, кажется, не заметили… что лавка-то со скобяным товаром…

Я знаю, любезный, что говорю! И не надо меня учить. Издание Мортковича, перевод Стаффа, два тома.

Извольте тогда подождать… Пойду позову хозяина… а то я, ей-богу…

Приказчик идет за хозяином, рассказывает ему о чудном клиенте и его дикой просьбе. Спустя минуту оба появляются в лавке. Хозяин внутренне готов или к скандалу, или к тому, что придется иметь дело с душевнобольным. Смерив тебя взглядом, он довольно грозно спрашивает:

Ну-с? Чего изволите?

А ты в ответ очень спокойно:

Да вот гайку зашел купить.

Ты входишь в магазин головных уборов, подходишь к прилавку, вынимаешь из кармана блокнот и карандаш и пишешь на листке: «Покажите, мне, пожалуйста, черный котелок». Листочек протягиваешь продавщице. Она читает, с состраданием глядит на бедняжку немого и показывает тебе несколько шляп. Ты примеряешь их, выбираешь одну и снова пишешь на листке: «Эта подойдет. Сколько стоит?»

Растроганная твоим физическим изъяном, продавщица решает, что ты к тому же еще и глухой, и поэтому пишет на листочке цену. Ты читаешь, киваешь головой, делаешь жест, выражающий сожаление по поводу дороговизны, платишь деньги и надеваешь новый котелок. Затем, поклонившись, ты громко и отчетливо произносишь:

Мое почтение!

И уходишь из магазина.

В кондитерской ты спрашиваешь, есть ли в продаже шоколадные буквы: 10 букв «N» и 12 букв «L».

Сейчас, к сожалению, нету, - отвечает хозяйка, - но если изволите прийти в четыре, они будут готовы.

Уже в три ты в магазине. Ждешь, нетерпеливо расхаживаешь, в общем, делаешь вил, что спешишь. Ровно в четыре услужливая хозяйка показывает тебе 10 шоколадных «N» и двенадцать «L».

Ты таращишь глаза, и кровь бросается тебе в голову от возмущения.

Позвольте, что это такое? Они какие-то вычурные, завитушки какие-то! Мне нужны простые печатные буквы латинского алфавита: десть букв «N» и двенадцать букв «L». Да-а-а, порядочки у нас!..

Хозяйка сто раз просит ее извинить, вызывает специалиста-кондитера, и вдвоем вы растолковываете ему, что следует сделать из шоколада десять букв «N» и двенадцать букв «L», а не какие-то там другие, и притом без всяких финтифлюшек. Можешь, если хочешь, даже нарисовать кондитеру, что тебе нужно.

Хозяйка просит зайти в шесть.

Заходишь. Буквы готовы.

Вот, говоришь ты, - эти хорошие.

Завернуть? - спрашивает предупредительная хозяйка.

Не надо, - отвечаешь ты, - я их тут скушаю.

Слесарь

В ванне что-то засорилось, трубы издавали гудение, временами переходящее в протяжный вой, причем вода из кранов еле сочилась. ...

Игрок словами Юлиан Тувим

Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ

Польский поэт, переводчик, сатирик и страстный антифашист Юлиан Тувим жил в трудные времена. Он выжил благодаря лирике и остроумию. Лирика множила число его друзей, а шутки разили врагов. Вот лишь одна запись из записной книжки Тувима: «Помни о бедных, — говаривал некий лодзинский фабрикант, — это ничего не стоит». И еще одно знаменитое определение: «Эгоист — тот, кто заботится о себе больше, чем обо мне». Поистине, подобное мог написать только человек с золотым пером.

Юлиан Тувим родился в Лодзи 13 сентября 1894 г. Он очень любил Польшу, любил город, в котором родился, — Петраковская улица, базар, гостиница «Савой», фабрики и нищие Валуты:

Пусть те восхваляют
Сорренто, Крым,
Кто на красоты падок.
А я из Лодзи, и черный дым
Мне был отраден и сладок.

Родился Тувим в мелкобуржуазной интеллигентной еврейской семье, которая вечно колеблется между народными чаяниями и вкусами правящей элиты. Вечное неудовлетворение в душе и путаница в голове. Отец был банковский служащий средней руки, человек по характеру методичный, замкнутый и отрешенный. Мать — моложе его на 15 лет — натура более чуткая, нервическая, с идеальными порывами. Сын перенял от отца методичность, а от матери — артистичность. Родители жили недружно, дом был неуютен, средств мало — вот в такой атмосфере формировался будущий поэт.
Поначалу Юлиан увлекся наукой. Хотел быть химиком и алхимиком, но после взрыва в домашней лаборатории переключил свой интерес на марки. Марки — как путешествие по миру. Затем наступило «лингвистическое помешательство»: Тувим увлекся «словесной алхимией» и боготворил слово до конца своей жизни.
Первым любимым поэтом стал Леопольд Стафф, и, как признавался Тувим, «в душе все заклокотало от ритмов.
Поэзия стала живой. Стихи выскочили из книг и стали бродить по городу». После Стаффа Юлиан Тувим влюбился в поэзию Артюра Рембо. Затем его наставниками стали классики Кохановский и Словацкий; из русских — Пушкин, Блок, позднее — Маяковский. Из прозы на Тувима особое впечатление произвели петербургские повести Гоголя.
В 1916 г. Юлиан Тувим поступил на правовой факультет Варшавского университета, затем перевелся на филологический, но курса так и не кончил. Бурная литературная жизнь отвлекла его от образования. Свои первые стихи Тувим опубликовал в студенческом журнале. Вскоре вышла первая книга стихов «Подстерегаю Б-га». В 1920 г. выходит вторая — «Пляшущий Сократ», вслед за ней — «Седьмая осень».
Вакхическое настроение владело молодым Тувимом. А тут подоспели и политические перемены. Октябрьская революция в России потрясла Польшу. Жизнь завихрилась и забурлила. В Варшаве и Лодзи появились многочисленные литературные кафе и кабаре, и на время Тувим становится эстрадным поэтом. Но истинная поэзия перевешивает эстраду. Горькая действительность превращает Тувима в злого поэта-сатирика.
Ваши слова —
как салонные моськи,
А мои —
как разъяренные псы!..
В 1924 г. в варшавском театре «Новая комедия» была поставлена тувимовская инсценировка повести Гоголя «Шинель». Оказалось, Акакий Акакиевич — это не только забитый маленький русский человечек, но и такой же загнанный в угол поляк. Затрагивая социальные язвы общества, Тувим наживал политических врагов и вызывал непонимание друзей.
Тувим пытался оправдываться: «Политика не является моей профессией. Она — функция моей совести и темперамента». В случае с Тувимом совесть была беспокойная, а темперамент почти африканский. Еще большим темпераментом обладал его русский друг Владимир Маяковский, которого Тувим с удовольствием переводил на польский. Особенно сильно прозвучало «Облако в штанах» по-польски — «Облак в споднях».

В 1922 г. состоялось знакомство Тувима еще с одним русским — Ильей Эренбургом. Эренбург и Тувим сразу нашли общий язык. «Почти всю жизнь мы прожили в разных мирах и встречались редко, случайно. А вот мало кого я любил так нежно, суеверно, безотчетно, как Юлиана Тувима», — отмечал в мемуарах Эренбург. «Польша не всегда была ласкова к Тувиму, но он всегда любил Польшу», — замечал Эренбург. В 30-е годы Тувим нещадно критиковал народившийся класс буржуа, в его стихах часто звучала тема круговращения денег. Отрицательно относился Тувим к военщине. В стихотворении «К генералам» он писал:

Бомбовержцы, какой
вы оставите след,
Кроме дыма, пожаров, увечий!
Но огнями живыми
через тысячу лет
Наших слов
будут рваться картечи!

Мощная критика обрушилась на Тувима за это стихотворение, его назвали «беспримерным по своей большевистской наглости хулиганским рекордом Тувима».
В сентябре 1939 г. гитлеровские войска вступили в Польшу. «Меня выбросило сперва в Париж, потом в Португалию, затем в Рио-де-Жанейро (чудо из чудес), наконец, в Нью-Йорк... А должно было забросить в Россию», — писал Тувим в одном из своих писем. Но, видимо, Тувима хранил
Г-сподь, ибо в последнем случае его могла ожидать Катынь. В 1944 г. Юлиан Тувим написал обращение, озаглавленное «Мы — польские евреи».
Вот несколько выдержек из этого блестящего публицистического выступления: «И сразу я слышу вопрос: «Откуда это “мы”? Вопрос в известной степени обоснованный. Мне задавали его евреи, которым я всегда говорил, что я — поляк. Теперь мне будут задавать его поляки, для подавляющего большинства которых я был и остаюсь евреем. Вот ответ тем и другим. Я — поляк, потому что мне нравится быть поляком. Это мое личное дело, и я не обязан давать кому-либо в этом отчет. Я не делю поляков на породистых и непородистых... Я делю поляков, как евреев, как людей любой национальности, на умных и глупых, на честных и бесчестных, на интересных и скучных, на обидчиков и на обиженных, на достойных и недостойных.
Я делю также поляков на фашистов и антифашистов... Мы, Шломы, Срули, Мойшки, пархатые, чесночные, мы, со множеством обидных прозвищ, мы показали себя достойными Ахиллов, Ричардов Львиное Сердце и прочих героев... Мы, с ружьями на баррикадах, мы, под самолетами, которые бомбили наши убогие дома, мы были солдатами свободы и чести. “Арончик, что же ты не на фронте?” Он был на фронте, милостивые паны, и он погиб за Польшу...»
В эмиграции Юлиан Тувим начал колдовать над огромной поэмой «Цветы Польши» — это нечто среднее между «Евгением Онегиным» Пушкина и «Дон Жуаном» Байрона, своеобразная энциклопедия польской жизни. После возвращения на родину Тувим активно работал, был увлечен театром, выпустил антологию польской поэзии, сборник сатирических произведений «Пером и перышком» много переводил — «Медного всадника» Пушкина, «Горе от ума» Грибоедова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, Бальмонта, Брюсова, Блока... А еще Тувим проявил себя как детский поэт.

Кто не знает об артисте
Тралиславе Трулялинском!
А живет он в Припевайске,
В переулке Веселинском.
С ним и тетка — Трулялетка,
И сынишка — Трулялишка,
И собачка — Трулялячка,
Есть у них еще котенок
По прозванью Труляленок,
И вдобавок попугай —
Развеселый Труляляй!..

Но из всех жанров главный для Тувима все же сатира. Его афоризмы, или «фрашки», пользовались и продолжают пользоваться большим успехом.
К примеру, о женщинах: «Добродетельная девица не гонится за женихами. Где это видано, чтобы мышеловка гналась за мышью?» Или: «Как умны были бы женщины, если бы обладали всем тем разумом, который мужчины из-за них потеряли». И последний вздох: «Как жаль, что я не знал вас 20 кг тому назад».
Еще в 20-е годы Юлиан Тувим мечтал посетить Советский Союз. Он приехал в Москву весной 1948 г. и с приступом язвы попал в Боткинскую больницу. Подлечившись, уехал домой, так что в Москве он увидел только номер гостиницы в «Национале» да больничную палату в Боткинской. В духе своих сатир.
Под занавес немного лирики:

А может, снова, дорогая,
В Томашув на день
закатиться.
Там та же вьюга золотая
И тишь сентябрьская
все длится...
В том белом доме,
в том покое,
Где мебель сдвинута чужая,
Наш давний спор
незавершенный
Должны мы кончить, дорогая.

«Безумья капелька запала в мой тусклый мозг игрою радуг», — как-то заметил о своем творчестве Тувим. Он умер в расцвете сил, не успев докончить «Цветы Польши» — 27 декабря 1953 г.

Жить надо так, чтобы не бояться продать своего по-
пугая самой большой сплетнице города.
Ю. Тувим
Графоман пишет как попало о прекрасных вещах, талант пишет прекрасно о чем попало.
Ю. Тувим
Тяжелые времена! Мы вынуждены обходиться без множества вещей, о суще-
ствовании которых наши деды даже не подозревали.
Ю. Тувим
Можно говорить глупости, но не торжественным тоном.
Ю. Тувим
Такт — это невысказанная часть наших мыслей.
Ю. Тувим

Но если ты — поляк, откуда же — «мы, евреи»? Ответ прост: все дело в крови.
Так, значит, расизм?
Нет, вовсе не расизм. Совсем не то.
Кровь бывает разная: та, что течет в жилах, и та, что выкачивают из жил. Кровь в жилах — телесный сок. Исследование ее — дело физиологов...
Кровь невинно загубленных миллионов не таится в артериях, а льется у всех на глазах. Такого потопа не видел мир. Обильными, глубокими ручьями струится кровь евреев (не «еврейская кровь»)...
Примите меня, братья, в благородный орден невинно пролитой крови...

Ю. Тувим. «Мы, польские евреи».
Самые большие свиньи обычно требуют от людей, чтобы они были ангелами.
Ю. Тувим
В речи некоторых людей слышны орфографические ошибки.
Ю. Тувим
Богатство — это сбережения многих в руках одного.
Ю. Тувим

«На еврейском кладбище в Лодзи
Под сенью березы унылой
Мамы моей еврейки
Польская могила.
Прах моей матери милой,
Еврейской, польской...

Доченька, ты запомни,
Чтоб внук будущий не забывал, —
Исполнилось слово: о мостовую
разбился идеал.

Юлиан Тувим

Еще в детстве мы знакомимся с веселыми стихами Юлиана Тувима: про пана Трулялинского, тетю Валю и очки, азбуку, которая свалилась с печки, дурака Янека, про овощи, которые хозяйка приносит с базара. Добрые и веселые строчки стихов Тувима надолго остаются в нашей памяти. Знакомит нас с этими стихами замечательный детский поэт Самуил Маршак.

Некоторые дети и их родители даже не подозревали, что полюбившиеся строчки стихов написаны не Маршаком, а кем-то другим. В России о Тувиме знают немногие, попробуем восполнить этот пробел.

Юлиан Тувим: биография, творчество

Его жизнь была полна противоречий. Многие люди считают, что Юлиан Тувим - это К сожалению, мало кто знает, что писал он для взрослых, много занимался переводами. Именно этот человек познакомил Польшу с русской классической литературой. Поэзию Александра Пушкина, Бориса Пастернака, Владимира Маяковского, Афанасия Фета и даже "Слово о полку Игореве" открыл для поляков Юлиан Тувим.

Дата рождения его - 18 сентября 1884 года. Он родился в польском городе Лодзь в семье евреев, но всегда считал себя поляком. С рождения мальчик слышал польскую речь, его дедушка работал в польском журнале, мама пела песни и читала стихи на польском языке. Семья жила небогато и не очень дружно, но мальчик был счастлив, как можно быть счастливым и беззаботным только в детстве.

В школе Юлиану нравились гуманитарные предметы, а вот точные науки давались с большим трудом, особенно математика, из-за неё Тувим даже остался на второй год в шестом классе. После окончания школы поступил в сначала на правовое отделение, а затем перевелся на филологическое, но так его и не закончил. Поэтическая деятельность мешала и все время отвлекала от учебы.

К началу Второй мировой войны он уже был женат, своих детей в семье не было, но супруги воспитывали приемную дочь. Чтобы спасти свою жизнь, вынуждены были бежать из Польши. Семь долгих лет провели Тувимы в эмиграции. В каких только странах за это время не побывали: Румынии, Франции, Бразилии, Италии, Америке. В Польшу вернулись только через год после окончания войны. Только благодаря лирике и своему неиссякаемому остроумию выжил в эти тяжелые годы Юлиан Тувим. Биография этого человека вместила много горя и переживаний, но несмотря на это, он всегда был оптимистом и заражал им окружающих.

Любимые занятия

Ему очень нравилась химия, он любил проводить различные опыты. Один из таких опытов едва не закончился трагедией, в домашней лаборатории произошел взрыв. После этого Юлиан решил выбрать себе увлечение менее взрывоопасное и стал коллекционировать марки и бабочек.

Но любимым его занятием была работа со словами. Ему нравилось их рифмовать, придумывать новые сочетания. Он мог стихами записать формулу по математике и отрывок из исторического текста. Несмотря на то что Тувиму нравилось рифмовать слова, писать стихи он стал не сразу. Для этого требовался какой-то повод, потрясение. Это произошло, когда Юлиан познакомился с поэзией Леопольда Стаффа. Его стихи поразили воображение юноши, взволновали его душу, и к нему пришло желание самому писать стихи.

Поэт Юлиан Тувим

Первая публикация состоялась в эксперантистском журнале, он перевел два стихотворения Стаффа на язык эсперанто. Переводами он будет заниматься на протяжении всей своей жизни. Через два года он напишет свое первое стихотворение "Просьба".

Любимыми поэтами, на кого всегда хотелось равняться Тувим, стали Артюр Рембо, Кохановский, Словацкий, Александр Пушкин, Александр Блок, позднее Владимир Маяковский. Из прозаиков Тувиму очень сильно нравились повести Николая Гоголя, особенно петербургский цикл.

Некоторое время автор писал для эстрады: водевили, юморески, но настоящая поэзия все же одержала победу. Тувим жил в эпоху социальных потрясений: Октябрьская революция в России, Первая мировая война, Вторая мировая война, оккупация Польши, поэтому его стихи носили политический характер. Он не мог оставаться в стороне от происходящего и все его мысли, его возмущение происходящим, находили выход в стихах. Друзья не понимали его, а враги ненавидели, но поэт не мог поступать иначе. Однажды встав на путь служения истине, сворачивать с него Тувим не собирался.

Самым любимым жанром все-таки была сатира, он очень любил писать эпиграммы, афоризмы. Хлесткие строчки заставляли читателей умирать со смеха и покупать любые издания, где только мог быть напечатан Юлиан Тувим. В конце своей жизни он почти перестал писать стихи, да и те, что писал, складывал в ящик стола, многие из них поляки смогли прочитать только после его смерти. Стихи Тувима наполнены философским смыслом и заставляют проникать в самую суть вещей, о которых он пишет.

Жизненные принципы поэта

1. Никогда не оценивать человека по национальности, а только по тому, какой он: умный или глупый, хитрый или простой, злой или добрый.

2. Никогда не стоять в стороне от общественных проблем. Политика не может быть профессией, если у человека есть совесть, он не может стоять от неё в стороне.

3. Все жизненные невзгоды переносить с юмором.

"Цветы Польши"

Свое самое крупное произведение Юлиан Тувим начал писать в эмиграции. "Цветы Польши" - эта поэма для поляков, так же значима, как для русских "Евгений Онегин" Пушкина и для англичан "Дон Жуан" Байрона. Энциклопедией польской жизни называли её критики. Он написал почти девять тысяч строк, но, к сожалению, это произведение Тувим закончить не успел.

Польский поэт Ярослав Ивашкевич называл Тувима чародеем, который вяжет букеты из цветов. А о самой поэме говорил, что её можно слушать и читать бесконечно, наслаждаясь нежной мелодией строчек.

и Тувим

Юлиан очень любил Россию, русскую культуру, всегда жалел о том, что не провел в этой стране годы своей вынужденной эмиграции.

В 1922 году он познакомился с русским писателем Ильей Эренбургом. Они легко нашли общий язык, им было очень интересно общаться, правда, встречались они нечасто. Эренбург отзывался о Тувиме как о большом мастере с чистейшей душой и говорил, что «мало кого я любил так нежно и суеверно…»

Заслуженное признание

Все, за чтобы брался этот удивительный, талантливый человек, он делал гениально. Сатирические произведения, стихи для детей, публицистика, гениальные переводы - чем только не занимался на протяжении всей своей жизни Юлиан Тувим. Поэзия... Все-таки именно она была главным делом всей его судьбы, он посвятил ей всю свою жизнь, такую короткую, но такую яркую.

На родине талант Тувима оценили очень высоко. Посмертно ему был присужден орден возрождения Польши. Его помнят и почитают даже спустя годы после его смерти, 2013 год на родине Тувима был объявлен годом памяти о нем.

Свежие, как глоток воды из родника, полные жизнелюбивого юмора стихи Юлиана Тувима по праву входят в золотую сокровищницу поэзии для детей. Ещё не одно поколение вырастет на них, а сегодняшние дети будут читать стихи этого замечательного поэта своим детям.

Юлиан Тувим (13.09.1894г. — 27.12.1953г.)

Родился в польской еврейской семье в городе Лодзь. Окончил там школу и в 1916-18 гг. изучал юриспруденцию и философию в Варшавском университете.

Дебютировал в 1913 г. стихотворением «Просьба», опубликованным в «Варшавском курьере» (Kurierze Warszawskim). На Тувима сильно повлияли такие поэты как У. Уитмен и А. Рембо. В его поэзии часто использовался разговорный, повседневный язык. Оптимизм, отраженный в его ранних стихах, постепенно заменился горьким и опустошенным мировоззрением. Его поэма Bal w Operze («Бал в опере»), сатирически изображающая польское правительство, была запрещена цензурой.

Был одним из основателей экспериментальной литературной группы Скамандр в 1919 г. С 1924 г. Тувим вел еженедельную колонку в газете «Литературные новости» (Wiadomości Literackie).

В предвоенные 1930-е годы в стихах Тувима прозвучала резкая критика фашизма. Проведя в эмиграции 1939—1945 гг., он продолжал выступать против фашизма.

Перевел на польский язык разнообразные произведения русской и советской литературы («Слово о полку Игореве»; «Горе от ума» А. С. Грибоедова; поэзию А. С. Пушкина, В. В. Маяковского, Б. Л. Пастернака). Русским же читателям он более всего известен в переводе С. Я. Маршака.

____________________________________

Письмо ко всем детям
По одному очень важному делу

Дорогие мои дети!
Я пишу вам письмецо:
Я прошу вас, мойте чаще
Ваши руки и лицо.

Все равно какой водою:
Кипяченой, ключевой,
Из реки, иль из колодца,
Или просто дождевой!

Нужно мыться непременно
Утром, вечером и днем —
Перед каждою едою,
После сна и перед сном!

Тритесь губкой и мочалкой!
Потерпите — не беда!
И чернила и варенье
Смоют мыло и вода.

Дорогие мои дети!
Очень, очень вас прошу:
Мойтесь чище, мойтесь чаще —
Я грязнуль не выношу.

Не подам руки грязнулям,
Не поеду в гости к ним!
Сам я моюсь очень часто.
До свиданья!

Ваш Тувим

Про пана Трулялинского.

Кто не слышал об артисте
Тралиславе Трулялинском!
А живёт он в Припевайске,
В переулке Веселинском.

С ним и тётка — Трулялётка,
И дочурка — Трулялюрка,
И сынишка — Трулялишка,
И собачка — Трулялячка.
Есть у них ещё котёнок
По прозванью Трулялёнок,
И вдобавок попугай —
Развесёлый Труляляй!

На заре они встают,
Чаю наскоро попьют,
И встречает вся компания
Звонкой песней утро раннее.

Палочку-трулялочку
Поднимет дирижёр —
И сразу по приказу
Зальётся дружный хор:

"Тру-ля-ля да тру-ля-ля!
Тра-ля-ля да тра-ла-ла!
Честь и слава Тралиславу!
Трулялинскому хвала!"

Трулялинский чуть не пляшет
Дирижёрской палкой машет
И, усами шевеля, подпевает:
"Тру-ля-ля!"

"Тру-ля-ля!" — звучит уже
На дворе и в гараже,
И прохожий пешеход
Ту же песенку поёт,

Все шофёры — Трулялёры,
Почтальоны — Труляльоны,
Футболисты — Трулялисты,
Продавщицы — Трулялицы,
Музыканты — Трулялянты,
И студенты — Труляленты,
Сам учитель — Трулялитель,
А ребята — Трулялята!
Даже мышки, даже мушки
Распевают: "Трулялюшки!"
В Припевайске весь народ
Припеваючи живёт.

Азбука

Что случилось? Что случилось?
С печки азбука свалилась!

Больно вывихнула ножку
Прописная буква М,
Г ударилась немножко,
Ж рассыпалась совсем!

Потеряла буква Ю
Перекладинку свою!
Очутившись на полу,
Поломала хвостик У.

Ф, бедняжку, так раздуло —
Не прочесть ее никак!
Букву P перевернуло —
Превратило в мягкий знак!

Буква С совсем сомкнулась —
Превратилась в букву О.
Буква А, когда очнулась,
Не узнала никого!

Про Янека

Жил на свете Янек,
Был он неумен.
Если знать хотите —
Вот что делал он.

Ситом черпал воду,
Птиц учил летать,
Кузнеца просил он
Кошку подковать.

Комара увидев,
Брался за топор,
В лес дрова носил он,
А в квартиру — сор.

Он зимою строил
Домик ледяной:
"То-то будет дача
У меня весной!"

В летний знойный полдень
Он на солнце дул.
Лошади уставшей
Выносил он стул.

Как-то он полтинник
Отдал за пятак.
Проще объяснить вам:
Янек был дурак!

Где очки?

— Что стряслось у тети Вали?
— У нее очки пропали!

Ищет бедная старушка
За подушкой, под подушкой,

С головою залезала
Под матрац, под одеяло,

Заглянула в ведра, в крынки,
В боты, в валенки, ботинки,

Все вверх дном перевернула,
Посидела, отдохнула,

Повздыхала, поворчала
И пошла искать сначала.

Снова шарит под подушкой,
Снова ищет за кадушкой.

Засветила в кухне свечку,
Со свечой полезла в печку,

Обыскала кладовую —
Все напрасно! Все впустую!

Нет очков у тети Вали —
Очевидно, их украли!

На сундук старушка села.
Рядом зеркало висело.

И старушка увидала,
Что не там очки искала,

Что они на самом деле
У нее на лбу сидели.

Так чудесное стекло
Тете Вале помогло.

Путанная песенка про утят

По дороге три утёнка
Босиком идут чуть свет:
Первый — толстый,
Третий — тонкий,
А второго просто нет.
А навстречу трём утятам
Два других спешат гурьбой:
Серый — первый,
В пятнах — пятый,
А тринадцатый — рябой.
Вот сошлись они у рощи,
И седьмой сказал:
«Привет!
Здравствуй, толстый!
Здравствуй, тощий!
А кого-то вроде нет?»
Третий крякнул:
«Что за шутки?
Кто из нас исчез опять?
Ни за что без мамы-утки
Нам себя не сосчитать?»
Тут девятый с первым стали
Громко плакать и рыдать:
«Мы сперва
Втроём бежали,
А теперь нас только пять».
И тогда захныкал пятый:
«Сам не знаю, что со мной:
Вышел третьим,
Шёл тридцатым,
А теперь совсем восьмой?»
«Как же, братцы, сосчитаться,
Чтоб себя пересчитать?»
«Так нетрудно
Потеряться».
«А найдёшься ли опять?»
Побрели утята к маме
Через рощу, прямиком,
И, хоть не были
Гусями,
Друг за дружкой
Шли
Гуськом.