Новодевичий монастырь план территории. Мой личный фотоблог

В русской драматургии второй половины XVIII в. намечаются линии отхода от традиций классической трагедии и комедии. Влияние «слезной драмы», заметное уже в раннем творчестве Хераскова, но своеобразно приспособленное к нуждам дворянского искусства, проникает в произведения авторов, выключающихся из системы феодального мировоззрения. Видное место в кругу таких авторов занимает В. И. Лукин, драматический писатель и переводчик, ориентировавшийся на нового читателя и зрителя из непривилегированных классов и мечтавший о создании общедоступного народного театра.

Владимир Игнатьевич Лукин родился в 1737 г. Он происходил из небогатой и неродовитой, хотя и дворянской, семьи. Он рано пошел на службу в придворное ведомство, где ему покровительствовал И. П. Елагин, впоследствии кабинет-министр и видный сановник. Умер Лукин в 1794 г. в чине действительного статского советника.

Литературная деятельность Лукина развилась под началом Елагина. Он участвовал в переводе знаменитого французского романа Прево «Приключения маркиза Г., или жизнь благородного человека, оставившего свет», начатом Елагиным. В 1765 г. на сцене появились четыре комедии Лукина: «Мот, любовью исправленный», «Пустомеля», «Награжденное постоянство» и «Щепетильник». В том же году они были напечатаны, составив два томика «Сочинений и переводов Владимира Лукина». За исключением «Мота», они являются переделками пьес Буасси («Le Babillard»), Кампистрона («L’amante amant») и французского перевода с английского оригинала пьесы «Boutique de bijoutier». После 1765 г. Лукин переводит и переделывает еще несколько комедий.

Комедии Лукина явились заметным вкладом в русскую драматическую литературу. До их появления русская комедии имела только три произведения Сумарокова («Тресотиниус», «Чудовищи», «Пустая ссора»), пьесы - «Француз русский» Елагина, «Безбожник» Хераскова, комедии А. Волкова. На сцене обычно ставились переводные комедии, далекие от русской действительности и лишенные характерных бытовых и типологических черт. Сознавая этот недостаток современного ему репертуара, Лукин стремится исправить его в собственной драматургической практике, подкрепляя ее теоретическими рассуждениями.

Высказывания Лукина не имеют характера законченной эстетической программы, не отличаются последовательностью; настроение его довольно смутно, но, тем не менее, оно вносит принципиально новое отношение к задачам русской драматургии и вызывает оживленную полемику. Противников Лукина, к числу которых принадлежали основные журналы 1769 г. («Трутень» Новикова, «Смесь» Эмина и журнал Екатерины II «Всякая

всячина»), раздражали стилистические недостатки пьес Лукина и его попытки оспорить незыблемый авторитет Сумарокова. «Отец русского Парнаса» безраздельно господствовал тогда на сцене, и Лукин столкнулся именно с ним. Лукина объявили «единственным хулителем» первого русского драматическою поэта; Сумароков открыто выражал свое неприязненное отношение к Лукину, и последний с горечью говорил, что «мнимо-властный судия [разумеется Сумароков] в наших словесных науках присуждал меня из города выгнать за то, что я отважился выдать драму пятиактную и тем сделал в молодых людях заразу». Однако пьесы Лукина, несмотря на порицание критиков, часто шли на сцене и сопровождались успехом у публики.

Впрочем, Лукин не оставался в долгу у своих противников и энергично полемизировал с ними в предисловиях к своим пьесам, иногда приобретавших солидный объем; он защищал свое право при переводах иностранных пьес «склонять их на русские нравы», приближая к зрителю речи и поведение заимствованных из европейских пьес персонажей. Признавая, что национальная драматургия находится еще в младенческом состоянии, Лукин был убежден в правильности своих взглядов, тем более, что, по его выражению, оригинальные труды требуют больших сил и времени, «многих и врожденных и учением приобретенных дарований, которые для составления доброго писца необходимы» и которых он, по его словам, не имел. До появления такого «писца» Лукин почитал возможным по мере сил обогащать репертуар русской сцены, приспособляя для нее чужеземные пьесы.

Обосновывая свою точку зрения, Лукин писал в предисловии к комедии «Награжденное постоянство» так: «Мне всегда несвойственно казалось слышать чужестранные речения в таких сочинениях, которые долженствуют изображением наших нравов исправлять не столько общие всего света, но более участные нашего народа пороки; и неоднократно слыхал я от некоторых зрителей, что не только их рассудку, но и слуху противно бывает, ежели лицы, хотя по нескольку на наши нравы походящие, называются в представлении Клитандром, Дорантом, Циталидою и Клодиною и говорят речи, не наши поведения знаменующие».

Лукин говорил о том, что зрители переводной чужестранной пьесы не принимают морали на свой счет, относя ее к порокам, свойственным, изображаемым на сцене чужестранцам. Вследствие этого, по его мнению, теряется воспитательное значение театра, этого чистилища нравов. Когда приходится заимствовать пьесу иностранного репертуара, ее необходимо подвергнуть переработке и привести в соответствие с бытовыми условиями русской жизни.

Попытки Лукина усвоить переводные комедии русскому репертуару, сблизить их с русской жизнью, несмотря на их несовершенство, следует расценить как стремление ускорить процесс создания национальной комедии, основанной на материале русской действительности.

Понятие «русского» совпадало зачастую у Лукина с понятием «народного». В этом именно смысле следует понимать статью Лукина в форме письма к Б. Е. Ельчанинову, в которой он рассказывает об организации в Петербурге «всенародного театра». Театр этот был сколочен на пустыре за Малою Морскою и охотно посещался «низкия степени народом». Играли в нем любители, «из разных мест собранные», а главные роли выполнял наборщик академической типографии. Рассказывая об этом театре, Лукин выражает уверенность, что «сия народная потеха может произвести у нас не только зрителей, но со временем и писцов, которые сперва хоть и неудачны будут, но впоследствии исправятся».

Он отдает должное развитию и достоинствам читателей и зрителей из непривилегированных классов и защищает их от нападок дворянских литераторов. Возражая «пересмешникам», утверждавшим, что «слуги наши никаких книг не читают», Лукин горячо заявлял: «Неправда... , очень многие читают; а есть и такие, которые пишут лучше пересмешников. А мыслить все люди могут, потому что каждый из них с мыслями, кроме вертопрахов и дураков, родится».

Лукин явно симпатизирует этим новым читателям и зрителям. Он с возмущением описывает поведение в театральном партере «чистой» публики, занятой сплетнями, пересудами, шумящей и мешающей спектаклю, не раз возвращаясь к этой теме и сохраняя, таким образом, для исследователей картины театральных нравов своего времени. Было бы трудно найти у Лукина четко выраженное демократическое мировоззрение - едва ли он им обладал в сколько-нибудь полной мере, - однако он ориентируется на аудиторию третьесословного порядка, для нее он хочет писать свои пьесы.

Нельзя также пройти мимо сожаления Лукина о том, что в пьесе «Щепетильник» ему плохо удалось передать крестьянскую речь, потому что он, «не имея деревень», с крестьянами живал мало и редко с ними разговаривал», и мимо его оправдания: «Полно, у нас не все те крестьянский язык разумеют, которые наделены деревнями; немного сыщется помещиков, в собрание сих бедняков по должности входящих. Есть довольно и таких, которые от чрезмерного изобилия о крестьянах иначе и не мыслят, как о животных, для их сладострастия созданных. Сии надменные люди, живучи в роскошах, нередко добросердечных поселян, для пробавления жизни нашей трудящихся, без всякия жалости раззоряют. Иногда же и то увидишь, что с их раззолоченных карет, шестью лошадьми без нужды запряженных, течет кровь невинных земледельцев. А можно сказать, что ведают жизнь крестьянскую только те, которые с природы человеколюбивы и почитают их разным созданием, и потому об них и пекутся».

Эти обличения Лукина, вместе с выпадами его против других общественных недостатков, сближаются с выступлениями сатирической журналистики, вернее, предупреждают ее на несколько лет. Нужно оценить смелость подобных высказываний писателя, учесть его тягу к сближению с массой недворянских читателей, чтобы представить себе остроту литературной борьбы, разыгравшейся вокруг Лукина в конце 1760 - начале 1770-х годов.

Борьба шла вокруг проблемы трагедии и слезной драмы, непримиримым противником которой выступал именно Сумароков. Защищая принципы классической эстетики, он отрицал новое буржуазное понимание искусства и новые требования к драматургии, высказывавшиеся третьим сословием и сформулированные в середине XVIII в. во Франции Дидро. Для Сумарокова буржуазная драма была «пакостным родом» драматических представлений, заклейменным им на примере пьесы Бомарше «Евгения». В России 60-х годов XVIII в. не встречается еще прямых образцов этого жанра, но приближение к ним заметно в драматургической практике Лукина, отвечавшей в какой-то мере назревавшим запросам общества.

В своей оригинальной комедии «Мот, любовью исправленный» Лукин смело нарушает учение классической поэтики о комедии: «Комедия враждебна вздохам и печали» (Буало). Он идет по следам Лашоссе, Детуша, Бомарше, отразивших в своих комедиях стремление к сценической правде и естественности, давших изображение жизни скромных рядовых людей и склонных воспитывать зрителей включением элементов морали и открытых нравоучений. Опыт этих образцов «слезной комедии» и «мещанской драмы»

учитывает Лукин, несколько наивно поясняя в предисловии к «Моту» свои намерения. Он вводит в комедию «жалостные явления», показывает борьбу противоположных чувств в героях, драматизм страсти, вступившей в конфликт с требованиями чести и добродетели; этого ждет, по словам Лукина, часть зрителей, притом малая часть. Для удовлетворения требований «главной части» он включает комические моменты; смешение это носит еще механический характер.

Лукин задается важной целью: показать на сцене исправление человека, изменение его характера. Герой комедии Добросердов, запутавшийся в столичном омуте молодой дворянин, под влиянием любви к Клеопатре возвращается на путь добродетели и порывает с грехами юности. Судьба его должна служить примером молодым людям, которых автор хочет уберечь от «опасности и позора», вызываемых карточной игрой и мотовством. В предисловии Лукин подробно описывает игорный дом, сожалея об участи молодежи, попадающей в лапы карточным «художникам», «худа и зла тво-рителям». Один из таких опасных людей изображен в пьесе; это Злорадов, мнимый друг Добросердова. Не умея еще заставить его действовать на сцене, раскрыть его натуру чисто художественными средствами, Лукин заставляет его самого говорить: «Раскаяние и угрызение совести совсем мне неизвестны, и я не из числа тех простаков, которых будущая жизнь и адские муки ужасают. Лишь бы здесь пожить в довольстве, а там что со мною ни случится, о том не пекуся. На мой век дураков и дур будет!.. »

Не удалось Лукину создать и образ Клеопатры; она не включена в действие, бесцветна и появляется лишь в двух-трех сценах, так что лучшие качества ее, возбудившие любовь Добросердова, остаются невыясненными для зрителя. Гораздо живее представлены второстепенные фигуры кредиторов, которых Лукин пытается заставить говорить характерным языком.

Новое для русской сцены Лукин говорит в комедии «Щепетильник». Щепетильниками назывались купцы, торговавшие перстнями, кольцами, запонками, серьгами и прочим мелким товаром. К «щепетному» товару были отнесены затем и предметы импортной галантереи. В пьесе Лукина Щепетильник - человек с необычной для купца биографией. Он - сын офицера и сам отставной офицер, но не дворянин. Отец, терпя нужду, все же дал сыну столичное воспитание, редкое в ту пору даже для дворянских детей. Будущий Щепетильник поступил на службу, но оказался слишком честным человеком, для того чтобы мириться с несправедливостью и льстить своим начальникам. Выйдя в отставку без всякого награждения, он принужден был добывать средства существования и сделался купцом, но купцом особого рода, своеобразным мизантропом, в глаза обличающим пороки своих покупателей-дворян и говорящим им дерзости. Модный товар Щепетильник продает втридорога, считая справедливым помогать разорению мотов и раздавая третью часть нажитого бедным.

В комедии перед прилавком Щепетильника, устроенным в вольном маскараде, проходят щеголихи, волокиты, взяточники, льстецы, пороки которых обличает резонер-купец в назидание зрителям.

Резкие и правдивые речи Щепетильника бичуют порочных представителей дворянского общества. Третьесословный положительный герой, таким образом, впервые появляется на русской сцене в комедии Лукина.

По сравнению с оригиналом в комедии «Щепетильник» прибавлено несколько действующих лиц. В числе их находятся двое крестьян, работников Щепетильника; эти работники - первые крестьяне, заговорившие в нашей комедии простонародным языком, и языком точным. Лукин, прибегая к

фонетической транскрипции, передает говор галичских крестьян, с характерными переходами «ц» в «ч», «и» в «е» и т. д. Он вообще стремится индивидуализировать речь персонажей. Так, в примечании он доказывает, что «все иностранные слова говорят такие образцы, которым они свойственны; а Щепетильник, Чистосердов и племянник говорят всегда по-русски, разве изредка повторяют слово которого-нибудь пустозвяка». Зато речь петиметра Лукин передает смешанным русско-французским арго, высмеивая коверканье родного языка и предупреждая в этом направлении нападки последующих сатириков. «Атташируйся к нам, - говорит щеголь Верхоглядов, - так и сам савант-ом будешь. Маленькое похабство, авек эспри выговоренное, анимирует компанию; это марк де бон сан, трез естиме в дамских серкелях, при игре карточной, а лучше всего на балах... Во мне эксепте селя много есть меритов» и т. д.

Если драматургический талант Лукина был невелик и пьесы его с художественной стороны не представляют сейчас особого интереса, то взгляды Лукина на задачи русского театра, на дело создания национального репертуара, проделанные им в этом направлении опыты - заслуживают внимательной и благодарной оценки. Дальнейшее развитие эти опыты получают в русской комической опере, а позднее - в литературной деятельности П. А. Плавильщикова, обратившегося в своих бытовых комедиях «Сиделец» и «Бобыль» к сюжетам из купеческой и крестьянской жизни.

В. И. Лукин

Мот, любовию исправленный

Комедия в пяти действиях

(Отрывки)

Западов В. А. Русская литература XVIII века, 1770-1775. Хрестоматия М., "Просвещение", 1979.

ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К КОМЕДИИ "МОТ, ЛЮБОВИЮ ИСПРАВЛЕННЫЙ"

Большая часть комических и сатирических писателей принимается ныне за перо по единой из трех нижеследующих причин. По первой, чтобы из самолюбия прославить имя свое, показав как единоземцам, так и единовременным, труд, на некоторое время внимания их достойный, и чрез него привлечь читателей к оказанию себе почтения... По второй, чтобы получить прибыток, не смотря на то, полезно ли обществу сочинение его, и забыв о том, что писателю должно приобретать корысть, всем людям свойственную, если не полезным, так уже всеконечно безвредным средством для сограждан своих. По третьей, чтобы удовольствовать зависть, злобу и мщение, коими они участно против некоторых людей заражены бывают, или чтобы по врожденной ко всем ближним ненависти, не терпящей чуждого благополучия, вредить невинную добродетель и словами и писанием. Но как все таковыми причинами производимые сочинения мне столь отвратительны, что я за самый грех поставляю когда-нибудь дать им место в своем сердце, то и принялся я за перо, следуя единому только сердечному побуждению, которое заставляет меня искать осмеянием пороков и своего собственного в добродетели удовольствования, и пользы моим согражданам, доставляя им невинное и забавное времени провождение... Наименовал я мою комедию "Мотом, любовию исправленным" для того, чтобы, показав в предосторожность молодым людям опасности и позор, от мотовства случающиеся, иметь способы угодить всем зрителям, по различию их склонностей. Одна и весьма малая часть партера любят характерные, жалостные и благородными мыслями наполненные, а другая, и главная,-- веселые комедии. Вкус первых с того времени утвердился, как они увидели Детушевы и Шоссеевы {Филипп Нерико Детуш (1680--1754) и Пьер Клод Hивель де Ла Шоссе (1692--1754) -- французские драматурги, авторы "серьезных" комедия.} лучшие комедии. Для сего надлежало мне стараться ввесть явления жалостные, чего бы, не назвав комедию мою "Мотом, любовию исправленным", сделать не столь способно было... Герой мой Добросердов, как мне кажется, вподлинну имеет доброе сердце и с ним соединенное легковерие, что и погибель его составило... Я показал в нем большую часть молодых людей и желаю, чтобы большая часть ежели не лучшими, так, но крайней мере, хотя бы такими же средствами исправлялись, то есть наставлением добродетельных любовниц... Слуга сделан у меня весьма добродетельный, и некоторые осуждатели, на меня вооружавшиеся, мне говорили, что у нас таких слуг еще и не бывало.-- Станется,-- сказал я им,-- но Василий для того мною и сделан, чтобы произвесть ему подобных, и он должен служить образцом. Мне совестно бывало, милостивцы мои,-- продолжал я,-- и на то смотреть, что во всех переведенных комедиях слуга превеликие бездельники и что они при развязке почти все за плутни без наказания остаются, а иные еще и награждение получают.-- Услышав сие, с ругательною улыбкою один из них сказал мне: но к чему ж вдруг столь избранное и плодовитое нравоучение для подлого сего рода? На сие мною ответствовано: чтобы очистить оный от подлости и научить усердию к господам своим и поступкам, всякому честному человеку приличным... ...Слуга Детушева Мота вольный, а Василий крепостной. Тот, будучи вольный, дает деньги господину своему в самой крайности; признаваюсь, что добродетель от толь низкого человека великая, но Васильева больше. Он отпускается на волю и получает награждение, но того и другого не приемлет. Положим, что деньги для него безделица; но вольность, сия драгоценная вещь, о которой они паче всего кажутся и для которой добрые из них молодые свои леты усердно вам прослуживают, дабы в старости из кабалы освободиться,-- однако Василий презирает вольность и остается при господине своем. Вот примерная добродетель, и такая, которая и в боярах общею назваться не может... Теперь остается мне, оканчивая сие предисловие, еще всех читателей уверить, что написал я "Мота" отнюдь не для тоге, дабы сатирически язвить единоземцев моих, но единственно дом их пользы и для доставления им невинного удовольствия... ...Я сам ведаю, что комедия моя не обогащена превосходными и отборными мыслями, а писана как можно ближе к образцам, оную составляющим. Главное мое желание, которое весьма легко и исполниться может, состоит в том, чтобы увидеть себя преуспетым в оном роде сочинений... 1765

МОТ, ЛЮБОВИЮ ИСПРАВЛЕННЫЙ

КОМЕДИЯ В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ

(Отрывок)

Действующие лица

Добросердов большой } Добросердов меньшей } родные братья Княгиня, вдова, влюбленная в большого Добросердова. Клеопатра, племянница княгинина, любовница большого Добросердова. Злорадов. Степанида, служанка княгинина. Василий, дядька большого Добросердова. Панфил, слуга меньшого Добросердова. Пролазив, стряпчий. Правдолюбов. Докукин. Безотвязный. Вдова, каретница. Дочь каретницына (без речей). Слуга большого Добросердова. Магистратский канцелярист. Рассыльщики (без речей}. Несколько купцов и извозчик, заимодавцы большого Добросердова (без речей).

Действие в Москве, в княгинином доме.

(Легковерный молодой человек Добросердов-большой (т. е. старший) увлекся карточной игрой и в два года промотал отцовское имение, наделал долгов, чему немало способствовали советы его мнимого друга, коварного Злорадова, с дурным влиянием которого пытался тщетно бороться слуга Добросердова, его дядька Василий. К счастью для себя, Добросердов влюбился в добродетельную Клеопатру, отвечающую ему взаимностью, и, чтобы чаще видеться с ней, поселился в домNo княгини, в которую он вынужден притвориться влюбленным. Предложение Добросердова бежать из Москвы в деревню к его младшему брату Клеопатра отвергает, во в момент объяснения входит княгиня; разгневанная, она отправляет Клеопатру якобы в монастырь, Злорадов же подстрекает кредиторов Добросердова, чтобы они посадили героя, как несостоятельного должника, в тюрьму. Добросердов собирается бежать из Москвы.)

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Явление VI

Василий (вошедши). Чего изволите? Добросердов. Все ли готово? И проведал ли ты о Клеопатре? Василий. Все, сударь, готово, и я выспросил у Мавры, что княгиня любовницы вашей постричь не хочет, только на время скрыть ее намерена. Добросердов. Я ее везде сыщу! Но ты теперь искренностью своею грызение совести моей усугубляешь... И я за все твои услуги достойного награждения воздать не в силах; но сколько имею, разделю с тобою. Вот половина моего богатства! И вот тебе отпускная! С этой минуты ты волен. Поди и ищи в другом месте счастия, а меня оставь одного злополучную жизнь мою оканчивать. Она не долго продолжится. Прийми и не отрицайся! Василий. Не возьму, сударь, ни того, ни другого. И когда уже я в то время не отставал от вас, когда сносил всякую нужду и видел вашу к себе немилость, то могу ли вас покинуть тогда, когда вы добродетельны стали и в моих услугах пуще прежнего нужды имеете? Я не для того прошедшее напоминаю, чтобы вас больше опечалить, но чтоб уверить в моем усердии. Я вечно не расстанусь с вами. Добросердов. О редкая в человеке такого состояния добродетель! Ты своею честностию меня удивляешь. И я за то, что в тебе сомневался, довольно уже наказан. Василий. Не вы одни во мне сомневались, и я уже узнал, каково трудно нажить имя доброго человека. Ежели бы я был бездельник, то бы вместе с Злорадовым вас обворовывал и... Добросердов. Не напоминай об нем. Ты уже довольно доказал мне доброе свое сердце. Василий. Но я должен признаться, что этим честным поступкам научил меня покойный ваш родитель. Он всегда наблюдал истину, а пороки и из слуг своих выводить старался. Но для кого? Все для детей своих, чтобы утвердить их в добродетели. Добросердов. Не напоминай мне о достоинствах моего родителя. Они меня больше смущают. Сколько он был добродетелен, столько я порочен. Не поеду теперь к дяде и брату, а пущусь, куда судьба мне путь покажет. Прийми это и простись со мною вечно. Василий (упавши на колени). Ежели вы мои услуги и верность во что-нибудь почитаете, так... Добросердов (поднимая Василъя). Встань! Василий (вставая, речь свою продолжает). Так хотя для них при себе оставьте. Послушайте моего совету и к дядюшке... Добросердов. Не принуждай меня. Василий. Шалея о себе, исполните мою просьбу. Сам бог за ваше обращение дядюшку к жалости склонит, а ежели вы к нему и не поедете, так я от вас не отстану ж. Добросердов. Не убеждай меня более. Я стыжуся им показаться. Еще раз прошу тебя! Прийми в награждение за всю свою верность. Василий. А я еще осмеливаюсь просить вас, чтобы вы уже хотя не для слуги своего, а ради собственной пользы и ради спасения жалости достойной Клеопатры еде... Добросердов. Произнесши ее имя, ты меня ко всему принудить можешь. Притом и благодарность велит мне не только слушать твои советы, но им и повиноваться. Поедем к дяде. Спасем любезную Клеопатру, а потом я тебе докажу мою благодарность. (Хотят идти, но в то время входит вдова с дочерью.)

Явление VII

Добросердов, Василий и вдова с дочерью

Добросердов. О боже! Ты и эту бедную послал к пущему мне мучению, но она обманута не будет. Вдова. Не прогневайтесь, сударь, что я пришла вас беспокоить. Самая крайность меня к тому принудила. Вам известно, что покойный мой муж ждал на вас долгу своего год, а я полтора жду. Помилуйте бедную вдову с сиротами! Вот из них старшая, а дома еще четверо остались. Добросердов. Я знаю, сударыня, что виноват перед вами, но не могу вам заплатить всех денег и божусь, что больше трехсот рублей не имею. Возьмите их, а достальные полтораста вы чрез три дня или меньше, конечно, получите. Хотя вы и услышите, что меня в городе не будет, однако тем не беспокойтесь. Этот человек вам их вручит; поверьте мне и оставьте меня в покое. Вдова. Я и тем довольна (уходит).

Явление VIII

Добросердов и Василий

Добросердов. Теперь же поеду я из города, а ты останься здесь. Уже не приказываю, но прошу, послушай меня! Продай все мои вещи и бедную эту вдову удовольствуй. Я уповаю, что столько за мое платье и белье получить можно. Василий. Я от вас не... Добросердов. Не ослушайся моей просьбы, и когда я уже на твою соглашаюсь, так и ты мою исполни. В твою угодность я прямо к дяде поеду, и ты, исправивши положенное, меня у него сыщешь. Прости!

(Купцы-кредиторы приводят, по наущению Злорадова, магистратского канцеляриста и рассыльщиков, чтобы вести Добросердова-большого в тюрьму. Однако неожиданно появившийся меньшой Добросердов объявляет, что скончавшийся дядя оставил все свое состояние братьям, и долги большого Добросердова, который стал очень богат, могут быть выплачены. Дабы "магистратская команда" оказалась вызванной не напрасно, купцы решают отправить в тюрьму Злорадова, который также является их должником.)

Явление XII

Княгиня, Б. Добросердов, М. Добросердов, Василий и Злорадов (который разные делает телодвижения и изъявляет крайнее свое смятение и расстройку)

Б. Добросердов (брату). Ты хотя избавил меня от бесчестия, но совершенного благополучия моего сделать не в силах. Мне возлюбленной моей не видать уже... М. Добросердов. Сей же час ее увидишь. Василий, поди и попроси сюда госпожу Клеопатру. Она у ворот сидит в карете. Василий. Тотчас, сударь. Б. Добросердов. Что? Она... она здесь... М. Добросердов. Тотчас ее увидишь. Злорадов. О превратная судьба! Княгиня. Что я слышу!

Явление XIII

Княгиня, Б. Добросердов, М. Добросердов и Злорадов

Б. Добросердов. Но не льстишь ли ты меня? Я сам побегу к ней. (Бежит, а меньшей брат, достигши, останавливает.) Княгиня (в сторону). Как мне увидеться с нею? С стыда умру. (Злорадову.) Отойди от меня, беспутный. М. Добросердов (брату). Не ходи, а побудь здесь. Я расскажу, каким незанным счастием удалось мне привезть твою любовницу. Подъезжая к Переславской ямской, встретился я с каретою и услышал, что меня сидящие в ней просили остановиться. Вышедши, увидел я Клеопатру и Степаниду, и честная эта служанка о всем твоем злополучии меня уведомила и сказывала, что вместо монастыря везла Клеопатру, не сказавши ей, прямо в деревню покойного вашего дяди, и с дороги хотела тебя о том уведомить. Напротив того, объявил я им премену твоего счастия, и мы с Степанидой насилу уговорили твою любовницу сюда возвратиться. Б. Добросердов. А! Любезный брат, ты мне жизнь даруешь! Злорадов (в сторону). Сдоено ли это? Глупая девка всю мою хитрость в ничто обратила!

Явление XIV

Те же, Клеопатра, Степанида и Василий

Княгиня. Не смею глядеть на ее, и ноги мои держать меня не могут. (Облокачивается о креслы и закрывается платком.) Б. Добросердов (бросаясь к Клеопатре, целует ее руки). Дражайшая Клеопатра! Позволь мне облобызать твои руки, и прежде всего выслушай мою просьбу. Забудь минувшее! Прости свою тетку! Она ни в чем не виновата (глядя на Злорадова), а он всему причиною. Скажи, что не только ничего с нее взыскивать не будешь, но дашь ей на прожиток хорошую деревню. Я теперь уже столько богат, что мне в твоем приданом нет нужды. Я прошу этого у тебя в знак твоей ко мне любви. Сделай!.. Клеопатра (Добросердову). Я и более того сделаю. (Оставя его, бежит к княгине, хочет упасть к ногам ее, по та ее не допускает; однако она берет у ней руку и целует.) Не мне, сударыня, прощать вас должно, а вы мне вину мою отпустите, что s против воли вашей дерзнула возвратиться. Живуче здесь, никакой досады я себе не видала и должна была по приказанию моего родителя во всем вам повиноваться.. Простите меня! Я слова его (указывая на Добросердова) подтверждаю и прошу со слезами... Княгиня (плачучи). Перестань в пущий стыд меня приводить! Перестань, любезная племянница! Ты покорностию своею раскаяние мое умножаешь... Я так перед тобою виновата, что такого великодушна недостойна. (Указывая на Злорадова.) Этот злочестивец ко всему подбил меня! Но я будущею жизнию постараюсь вину мою загладить... С этой минуты оставляю прежние мои поступки и по смерть неотлучно буду с вами... (Обнимаются.) Злофадов (во время княгининой речи два раза покушался уйти, но, вдруг собравшись с силами, возвратился и, приближась к Добросердову, с унижением ему говорит). Когда вы все здесь столь великодушны, так и я надеюсь получить прощение. Б. Добросердов. Что до меня... М. Добросердов. Нет, братец! Не должно его прощать. Мы чрез то честным людям много вреда наделаем. Пусть он за свое злодейство получит достойное возмездие, а ежели исправится, то я помогать ему первый не отрекуся. Злорадов (М. Добросердову). Когда ты теперь меня столько презираешь, то я тебе зло прежде всех потщуся сделать. Время впереди, а я его на то и употреблю, чтобы всем вам погибели строить. (Уходит, и как скоро отворяет дверь, так скоро Докукин с товарищи, ждущие его, берут.) Василий (вслед Злорадову). Ты теперь нам не страшен, и тебя у ворот ожидают. (Как скоро купцы его подхватят, говорит.) Да вот ты уже и попался в ту яму, которую другу своему готовил.

Явление последнее

Княгиня, Клеопатра, Б. Добросердов, М. Добросердов, Степанида и Василий

М. Добросердов. Видишь ли ты, каков он? Б. Добросердов. Я ему все прощаю. Княгиня. Отпусти же и мне вину мою по примеру своей любовницы, и когда она еще меня почтением и дружбою удостаивает, то я данную мне над нею власть употреблю в вашу пользу. (Берет Добросердова и Клеопатру за руки.) Я вечно на ваше благополучие согласуюсь и прошу, чтобы не лишить меня вашей дружбы. Клеопатра. Я навсегда покорною племянницею буду. Б. Добросердов. Мое к вам почтение по смерть не пременится, и вы всякий опыт от меня потребовать можете. Я же, надейся на вас, беру смелость теперь просить о такой милости, которая очень нужна нам. Княгиня. Все, что я в силах, радостию исполню. Б. Добросердов. Простите, сударыня, Степаниду и дайте ей волю, так как я моего Василия вечно освобождаю. Они друг друга любят. Княгиня. Она в твоей власти, освобождай ее! Степанида (целует руку у княгини). Ваших милостей, сударыня, по гроб не забуду. Б. Добросердов (взявши Василия и Степаниду). Теперь вы вольные люди. Вот отпускная, которой ты давича взять не хотел, и я даю тебе на свадьбу две тысячи рублев, и хочу, чтобы ты ни одним словом не отрицался. Василий (принявши, кланяется). Милости ваши теперь я принимаю, и хотя вы на волю меня отпускаете, однако я вечно в знак моей благодарности служить вам буду. И когда вы уже благополучны стали, то нам еще того лишь пожелать должно, чтобы все девицы вашей любовнице уподоблялись, а устарелые кокетки, которые во гроб с жеманством сходят, следуя ее сиятельству, от того отвращение получили. Все бы моты по вашему примеру на истинный путь обращались, а слуги и служанки, как я и Степанида, верно господам служили. Наконец, чтобы неблагодарные и лукавцы, страшась гнусных своих пороков, от них отставали и помнили бы, что бог злодейства без наказания не оставляет. 1764

ПРИМЕЧАНИЯ

Владимир Игнатьевич Лукин -- сын дворянина, служившего при дворе лакеем. В 1752 г. Лукин был определен копиистом в Сенат, с 1756 г. перешел в военную службу в качестве копииста же, в 1762 г. перевелся секретарем к гетману К. Г. Разумовскому. К 1763 г. относится начало литературной деятельности Лукина. Обретя покровителя в лице статс-секретаря императрицы И. П. Елагива, который был в это время ее главным помощником в литературных и театральных делах, Лукин перевел 5-ю и 6-ю части "Приключении маркиза Г ***" Прево (СПб., 1764--1765; верные четыре части переведены Елагиным в 1756--1758 гг.). В 1764--1765 гг.. Лукин -- наиболее деятельная фигура "елагинского кружка": он перевел и переложил на "русские нравы" ряд комедий французских драматургов; в пространных предисловиях к своим пьесам обосновал мысль о необходимости заимствования, излагал основные принципы теории "преложения", иди "склонения на наши нравы" (эта теория полностью заимствована из сочинений датского драматурга Л. Хольберга), решительно отвергал принцип сатирического изображения социальных пороков русской действительности и нападал на крупнейшего сатирика эпохи -- Сумарокова. Отрицая сатиру "на лица", Лукин утверждал принцип сатиры "на пороки". Наконец, Лукин энергично поддерживал "всенародный" театр, созданный в Петербурге по идее Екатерины II под наблюдением полиции; при помощи этого театра правительство должно было получить сильное средство воздействия на "нравственность" народа. Образцом подобной "нравственности", псевдонародной "исконной русской добродетели" (как ее истолковывала императрица Екатерина), в сочинениях самого Лукина должен был явиться образ слуги Василия -- раба по убеждению (см. предисловие и текст пьесы "Мот, любовию исправленный"). Вместе с тем деятельность Лукина (как и других членов "елагинского кружка") способствовала увеличению театрального репертуара, а создание первых образцов нового для России жанра "слезной комедии" расширяло возможности драматургии. Сервильный характер писаний Лукина и реакционный смысл его драматургической деятельности был верно понят и осужден всеми прогрессивно настроенными литераторами. Во второй половине 1760-х годов Лукин создал еще несколько переделок, а в 1769 г., по-видимому, сотрудничал в проправительственном журнале "Всякая всячина", что вызвало новую волну нападок на него со стороны сатирических журналов ("Трутень" и др.). Служебная карьера Лукина складывалась весьма удачно. В конце 1764 г. он был официально назначен кабинет-секретарем при Елагине, в 1774 г. служил в Главной дворцовой канцелярии, членом которой был Елагин. Он же принял Лукина в масоны и сделал его великим секретарем масонской Главной провинциальной ложи и мастером стула (т. е. начальником) ложи "Урания". Дослужился Лукин до чина действительного статского советника (чин IV класса, равный генерал-майорскому). После 1770 г. от литературы Лукин отошел. Последнее значительное выступление в печати -- перевод 7-й и 8-й частей "Приключений маркиза Г ***", содержащих историю кавалера де Грие и Манон Леско (М., 1790).